Будем как солнце. Книга символов

В храме все — как прежде было. Слышен тихий взмах кадил.     «Я смеялся, я шутил.     Неужели ты любила?»  Дымен смутный трепет свеч, На иконах свет заемный. Каждый хочет в церкви темной От свечи свечу зажечь.  В храме будет так, как было. Слышен тихий звон кадил.     «А, неверный! Ты шутил.     Горе! Горе! Я любила».

К СМЕРТИ

Смерть, медлительно-обманная, Смерть, я ждал тебя года, Но для каждого ты странная И нежданная всегда.  Мне казалась упоительной

Мысль о том, что ты придешь И прохладою целительной, Торжествуя, обоймещь.  И воздушною одеждою Мне навеешь легкий мрак. Нет, обманут я надеждою, Ты придешь не так, не так.  Как неведомое, грубое, Ты возникнешь в тишине Как чудовище беззубое, Ты свой рот прижмешь ко мне.  И неловкими прижатьями Этих скользких мертвых губ, Неотвратными объятьями Превращен я буду в труп.  Но еще не бессознательный, Не затянутый во тьму, И мучительно внимательный

К разложенью своему.  Вот, рука окоченелая Точно манит и грозит, Синевато-грязно-белая, Искривилась… Гнусный вид!  Вот, лицо покрылось пятнами, Восковою пеленой, И дыханьями развратными Гниль витает надо мной.  Отвратительно знакомые Щекотания у рта. Это мухи! Насекомые! Я их пища, их мечта!  И приходят ночи, низкие, Как упавший потолок. Где же вы, родные, близкие? Мир отпрянувший далек.  Глухо пали комья грязные,

Я лежу в своем гробу, Дышат черви безобразные На щеках, в глазах, на лбу.  Как челнок, сраженный мелями, Должен медлить, должен гнить, Я недели за неделями Рок бессилен изменить.  За любовь мою чрезмерную К наслаждениям земным, После смерти, с этой скверною Грешный дух неразлучим.  Целых семь недель томления, Отвращения, тоски, Семь недель, до избавления, Рабство, ужас, и тиски!  Лишь одной отрадой нищенской Ад могу я услаждать; Пред оградою кладбищенской

Белой тенью в полночь встать.

СОЗНАНИЕ

«Я с каждым могу говорить на его языке…»

Я с каждым могу говорить на его языке, Склоняю ли взор свой к ручью или к темной реке.  Я знаю, что некогда, в воздухе, темном от гроз, Среди длиннокрылых, меж братьев, я был альбатрос.  Я знаю, что некогда, в рыхлой весенней земле, Червем, я с червем наслаждался в чарующей мгле.  Я с Солнцем сливался, и мною рассвет был зажжен, И Солнцу, в Египте, звучал, на рассвете, Мемнон.  Я был беспощадным, когда набегал на врагов, Но, кровью омывшись, я снова был светел и нов.  С врагом я, врагом, состязался в неравной борьбе, И молча я вторил сраженный «О, слава тебе?» И мной, безымянным, не раз изумлен был Сократ. И ныне о мудром, со мной, обо мне, говорят.  Я с каждым могу говорить на его языке, Ищи меня в небе, ищи меня в темной реке.