Будешь моей!

Оказалось, Викуся разбирается в технике не хуже опытного программиста. Работая в разных программах для своих роликов, она часто интересуется всякими параметрами и новыми фишками. Правда, пришлось потерпеть ее стеб по поводу наших странных диалогов с Мироном.

— Уж лучше разговаривать на языке Пушкина, чем как вы с Андреем… симбиоз Шнурова и Камасутры!

Вот лучше бы я молчала, всю дорогу из магазина обратно я слушала строки из нетленок Питерского певца.

— А… на… дубах… повисли желуди. А на губах… прости, не уходи! — весело напевала Вика, терзая мне сердце, не догадываясь, что они так и повисли между мной и Мироном без ответа.

«Не уходи», а точнее: «Останься». Как много в этих простых словах и в то же время как мало. Голову распирает от противоречивых мыслей. Тяжесть в груди от ноющей боли переходит в режущую. Я запуталась! И сейчас знаю только одно — я не улечу сегодня. Не могу.

Восстановить американскую симку мне в Москве не удалось, поэтому пришлось купить новую и потратить кучу времени на регистрацию во всех аккаунтах и сервисах с нового номера, чтобы поменять билет.

Вика, пообедав со мной, умотала по своим делам, а я осталась в своей квартире, разбираться с новым ноутом и ждать, когда приедет папа, чтобы вынести мне мозг за отключенный телефон со вчерашнего вечера. Он сто процентов заедет после игры своей команды.

Звонок в дверь раздался ближе к вечеру, и я без энтузиазма потащилась открывать родителю дверь. Распахиваю ее и застываю каменным изваянием. На пороге стоит Мирон. Снова на нем черный комплект футболки и джинсов, слегка растрепанные влажные от дождя волосы и взгляд… странный. Обреченный какой-то.

— Пустишь? — впервые за все лето спрашивает у меня разрешение Мирон.

Отступаю назад, впуская его, и на всякий случай присматриваюсь. Вдруг это Макар?

Он проходит в прихожую, разувается и, положив жесткий диск на тумбочку, застывает. Напряженное молчание между нами грозит заискрить в любую секунду, и я уже открываю рот, чтобы предложить кофе, но не успеваю. Мирон делает шаг ко мне, прижимая к стене, и затыкает мне рот поцелуем.

Я официально признаю себя зависимой. В противном случае как объяснить, что у меня трясутся руки, которыми стискиваю его шею, и целую его в ответ с дьявольской одержимостью. Мирон отрывается от моих губ, тяжело дышит, уткнувшись своим лбом в мой, и в его глазах проносится ураган эмоций. Среди огненной страсти, жарких всполохов похоти в черных зрачках снова мелькает обреченная тоска. И она сквозит таким ледяным шквалистым ветром, что мне становится холодно, как только Мирон убирает ладони с моей спины.

— Не уходи… — хриплю я, цепляясь за его футболку, и, стаскивая ее с него, снова тянусь к его губам.

В ответ его ладонь сжимает мой затылок, желанные губы встречаются с моими, раздвигая их, чтобы запустить килотонны мечущихся искр по телу. Как бурлящее пузырьками шампанское, они несутся по коже.

Сейчас как никогда мне хочется услышать от него что-то приятное, хотя бы его «Котенок», но Мирон все делает молча, будто в последний раз. Молча срывает с меня платье, вжимая в стену своим телом, тиская ладонями мой зад. Мои дрожащие пальцы справляются с его брюками гораздо хуже, чем ловкие руки Койота, избавившие меня от белья за пару секунд.

Так же молча Мирон подхватывает меня, отрывая от пола, и несет на диван, не прекращая целовать. Мы падаем на заваленный подушками диван, вжимаясь друг в друга, будто это поможет сократить расстояние между нами в десять тысяч километров.

Лишь на секунду отстранившись, Мирон устраивает свои бедра между моих ног и поймав мой взгляд, входит, проталкиваясь сразу на всю глубину, заставив меня пошло стонать от фантастических ощущений наполненности.

Его кожа горячее моей градусов на сто, но вовсе не дождливый день заставляет меня ненасытно касаться ее, гладить и прижиматься губами к его татуированному плечу. Впервые Мирон выбрал такую позу, когда наши тела максимально тесно прижаты друг к другу, его твёрдые мышцы вдавливают меня в диван, хотя в основном его вес был перенесен на его локти и предплечья по обе стороны от моей головы, все равно этот каменный оборотень тяжелый. Но мне нравилась его тяжесть, нравилось быть беспомощной, распластанной и растерзанной диким, неудержимым Койотом.

Я больше не мечтаю о ванильной романтической ночи в свечах и лепестках роз. Ничего не может быть круче яростной страсти дикого Койота. Жадными фрикциями он неумолимо приближал меня к финишу, истерзав свой бантик и кусая скулы, шею, плечи… словно и вправду голодный хищник.

И посреди всего этого водоворота зашкаливающих ощущений и эмоций я сквозь гул в ушах слышу тихий хрип «люблю тебя». Оглушающий оргазм хлынул из меня, сотрясая и выкручивая тело вместе с криком, пятки вонзились в стальную задницу Мирона, намертво прижимая его к себе и не давая отстраниться.

Во мне бешено пульсирует его каменная раскаленная эрекция, губы Мирона прижимаются к моему виску, выпуская сдавленный стон, и он выдергивает из меня член, сжимая его в руке и выплескивая остатки семени мне на живот и бедра.