Будешь моей, детка (СИ)

— Привет, я приехал, как и обещал,  — небрежно говорит Тимур. — Пап, это Оля. Оля, это мой отец — Владимир Соболевский.

— Очень приятно, — лепечу я и по недовольно вздернутой брови Соболевского-старшего понимаю, что сделала что-то не то. Надо было молчать? Надо было сказать что-то другое? Подождать, пока он скажет?

По мне скользит неприятный оценивающий взгляд.

— Оля? — сухо уточняет отец Тимура. — А дальше?

— Оля Васильева, — тихо говорю я.

— И откуда вы, Оля Васильева? — интересуется он с кислым видом.

— Из моего дома, — бесцеремонно перебивает его Тимур. — Этого вполне достаточно.

Соболевский-старший снова хмурится, но тут к нему подходит поздороваться какая-то пожилая пара, и Тимур утаскивает меня от него подальше — туда, где стоят нарядно сервированные столики. На каждом живые цветы, сверкающие бокалы, куча приборов, огромные тарелки…

— Ой, а тут еще и еда будет, — бормочу я, чувствуя, что мне кусок в горло не полезет.

— Ага, и это единственное, ради чего стоило сюда приходить, — фыркает Тимур. — Хоть пожрем.

— Я не голодная.

— Да ладно, — не верит он. — Мы же только завтракали. О, добрый вечер, Виктор Дмитриевич. Да, летом вернулся, сейчас учусь, да.

Мужчина с надменным лицом, тот самый Виктор Дмитриевич, косится в мою сторону, явно чего-то ожидая, но Тимур меня не представляет. И слава богу, я не очень готова вести светские разговоры, когда на меня пялятся с таким неприкрытым любопытством.

Внезапно на маленькую сцену в конце зала, оформленную цветочными арками, выходят три девушки со скрипками и начинают играть какую-то красивую мелодию.

— О, пора идти есть, — радостно говорит Тимур.

— А мы не должны их послушать?

— Не, обычно музыка специально играет во время ужина. Потом уже будут всякие речи и аукцион. Пойдем поищем, куда нас посадили.

— Пойдем, — обреченно соглашаюсь я.

Я чувствую себя неуютно. Кажусь себе слишком скованной, слишком ничтожной, особенно по сравнению с Тимуром, который тут словно рыба в воде. Он так свободно перемещается по залу, так непринужденно держится, так легко отвечает на сыплющиеся со всех сторон приветствия и дежурные фразы, словно родился для всего этого.

«А ведь так и есть, — вдруг понимаю я. — Он родился, чтобы продолжить дело своего отца. Господи, что я рядом с ним делаю? Кто я вообще?»

Настроение падает ниже нуля.

А когда оказывается, что за нашим столиком, кроме нас, сидит Соболевский-старший и еще двое незнакомых мне женщин, я совсем теряюсь и мечтаю только о том, чтобы исчезнуть. Желательно прямо сейчас.

— Садись, сейчас еду принесут, — шепчет мне Тимур на ухо.

А я в панике смотрю на стол.

Ого, тут три вилки! Три ножа! А перед тарелкой еще какая-то вилка. С ума сойти…

Официантка ставит перед нами, улыбаясь, какую-то маленькую тарелочку с непонятным содержимым, а я даже не понимаю, как это есть. Ох, черт… Может, я лучше домой пойду, а?

Беру одну вилку из тех, что лежат возле моей тарелки, и ловлю на себе насмешливый взгляд Соболевского-старшего. Не угадала, да?

— Милочка, это вилка для рыбы, — величественно роняет женщина, сидящая рядом с ним. — Кажется, вы перепутали.

Я порывисто хватаю другой прибор.

— А это десертная, — встревает с замечанием вторая.

Губы Соболевского-старшего кривятся в усмешке, и он явно собирается тоже что-то добавить, но тут Тимур поднимает голову от тарелки и смотрит на отца.

У него такой злой взгляд, что даже у меня по спине бегут мурашки.

— Знаешь, пап, когда меня в детстве учили этикету, — начинает он с обманчивой мягкостью, — то мне рассказывали не только о том, какой вилкой есть салат, но и том, что указывать другим на ошибки в их поведении — верх невоспитанности. Поправь меня, если это не так.

Женщина возмущенно ахает.

— А делать замечания старшим, значит, вполне укладывается в твои представления об этикете, Тимур? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, интересуется его отец.

— А разве я кому-то сделал замечание? — притворно удивляется он.

Ох черт, они же сейчас поругаются!

— Тимур, — торопливо встреваю я и кладу ладонь на его сжатый кулак. — Я и правда не очень в этом разбираюсь. Просто покажи, какую вилку надо взять, и все.

— Любую, детка. Мы же не на приеме у английской королевы, как кому-то сейчас кажется. Можешь хоть руками есть, лично я так и планирую делать. Но только за другим столиком. Здесь мы, кажется, не вписываемся в компанию. Приятного всем вечера!

Тимур берет свою и мою тарелку, кивает отцу и его соседкам, и ведет меня за какой-то дальний угловой стол, где сидит только бледный молодой человек с зализанной набок светлой челкой.

— Привет, Марк, мы тут сядем, не против? — по-свойски бросает ему Тимур и пристраивает на свободную часть стола наши тарелки. — Смотри, детка, это закуска из дальневосточного краба с дикой сливой. Пробуй, должно быть вкусно.

И он на самом деле подхватывает кусочек из тарелки пальцами и несет его в рот. Бедный наш сосед чуть в обморок от такого святотатства не падает.

И я впервые за весь этот вечер искренне смеюсь. Дикое напряжение, в котором я была с самого начала приема, отпускает меня.

— Тимур! Ну ты чего! Разве можно тут есть руками?