Будет радость (пьеса в 4-х действиях)

Катя. Да, будет радость.

Федор. Ну вот, вы же знаете! Отчего же не хотите сказать?

Катя. Нельзя. Не надо. Мы теперь все молчим, потому что «спим от печали».

Федор. Как это – «спим от печали»?

Катя. А помните, в саду Гефсиманском, Он сказал ученикам: «бодрствуйте», и ушел от них, а когда вернулся, то увидел, что они «уснули от печали». Мы все – «от печали спящие». Но, может быть, уснули от печали – проснемся от радости.

Федор. А отчего же радость? Или тоже нельзя сказать?

Катя. Нельзя.

Федор. Катя, милая, да ведь радость только от одного?..

Катя опять молча наклоняет голову.

Федор. И вы уже любите?.. Простите, я немного с ума схожу…

Катя. Нет, вы спросили, как надо, и я вам отвечу потом… Смотрите! Смотрите! Солнце сквозь дождь – дождь золотой! Как хорошо!

Выбегает из-под крыльца в сад, поднимает руку и подставляет лицо под дождь.

Катя.

Дождик, дождик, перестань!Мы поедем на Иердань,Мы поедем на Иердань…

А дальше, вот, и не помню.

Федор.

Богу помолиться.Христу поклониться.

Катя. Да, да! Как это вы вспомнили? Значит, тоже пели?

Федор. Должно быть, пел.

Катя. И теперь вдруг вспомнили?

Федор.

Да, как во сне. Сейчас ведь все, как во сне, Катя.

Катя. Нет, наяву – во сне и наяву вместе. А вам иногда не кажется… ну, вот, такое странное чувство, что все это уже было – было и будет?

Федор. Да, кажется.

Катя. И вы не верите?

Федор. Чему?

Катя. Да вот, что было и будет – будет всегда, если захочешь? Если очень, очень хотеть, то будет, не может не быть?

Федор. И это чудо?

Катя. Ну, да. Вот все, что сейчас – солнце сквозь дождь, дождь золотой, и то, что мы оба пели Иердань, и забыли, и вдруг вспомнили, все – чудо, наше чудо, наше знаменье… Не верите?

Федор. А вы, Катя?

Катя. Ну, конечно, верю.

Федор. Опять, опять – «милая барышня»!

Катя. А вот и потемнело, потухло – кончено… Нет, нет, смотрите, смотрите – радуга! Значит, верно: было и будет – будет радость!

Возвращается на крыльцо, садится на скамейку и молча склоняет голову на руки. Федор стоит перед нею, тоже молча.

Федор. Катя, радость моя…

Катя(подымая голову и улыбаясь). Ну, что?

Он опускается на колени. Она кладет ему руки на плечи.

Катя. Зачем? Я же знаю: уедешь, и больше никогда не увидимся… Ведь надо, так надо? Нельзя иначе?

Федор. Нельзя. И почему – тоже знаешь?

Катя. Знаю… нет… Все равно. Не говори. Не надо.

Федор. А все-таки – любишь?

Катя. Люблю.

Занавес.

Действие третье

На антресолях комната Ивана Сергеевича. Низкий потолок, полукруглые окна. Открытая стеклянная дверь на балкон; сквозь нее видна липовая аллея и вдали над прудом павильон в парке. Маленькая железная кровать. Большой письменный стол. Старинный кожаный диван. Шкафы и полки с книгами. По стенам статистические карты и таблицы; портреты Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Некрасова. Раннее утро. Косые лучи бьют прямо в окна.

I

Иван Сергеевич, Катя, Гриша. Иван Сергеевич ходит по комнате, курит и пьет чай. Гриша, за письменным столом, низко наклонившись, рисует. Катя у окна, в луче солнца, за отдельным столиком с пишущей машинкой, поправляет корректуру.

Иван Сергеевич. А потому и не верю, что 57 лет на свете прожил и ни одного чуда не видел.

Гриша. А, может быть, наоборот: не видели, потому что не верите?

Иван Сергеевич. А ты веришь и видел?

Гриша. Видел.

Иван Сергеевич. Удивительно! Математик – таблицу умножения отрицает: дважды два пять.

Гриша. Ну, нет, это не так просто. Таблица умножения – не вся математика. Вы Лобачевского[24] знаете?

Иван Сергеевич. Геометрия четвертого измерения? Да ведь это, брат, темна вода во облацех – что-то вроде спиритизма.

Гриша. Нет, совсем в другом роде. И теорию «прорывов» не знаете?

Иван Сергеевич. К чему тут «прерывы»?