«Будет жить!..». На семи фронтах

Как же тяжело ощущать собственное бессилие! Казалось, есть все внешние условия для борьбы за жизнь вот таких, считающихся безнадежными, пациентов. Затишье на фронте, врачи не заняты на потоке, не пострадают десятки других раненых, пока мы занимаемся одним. Но мы никак не могли реализовать свои возможности. После первых сдвигов, после кажущегося улучшения состояния раненого у него вдруг опять ухудшилось дыхание, стал ослабевать пульс, резко пошло вниз артериальное давление. Прошло еще несколько минут — дыхание и сердце остановились…

Неудачи постигли нас и при попытке спасти еще двух безнадежных, агонирующих раненых. У одного из них было проникающее осколочное ранение грудной клетки, а у другого — брюшной полости и голени. Эффект восстановления сердечной деятельности сохранялся 15–20 минут, но потом у обоих, увы, наступил летальный исход — слишком тяжелыми были травмы и их последствия.

Для улучшения переносимости оперативных вмешательств мы совершенствовали методы обезболивания. Для этого попытались прибегнуть к использованию слабых растворов гексенала и новокаина, хотя и знали, что применение гексеналового наркоза во фронтовых условиях не поощрялось, поскольку он резко снижал артериальное давление. Однако гексенал не раз попадал к нам из-за нехватки эфира и других анестезирующих веществ.

Нужно сказать, что никаких отрицательных последствий использование гексенала ни разу не вызвало. Правда, мы снижали концентрацию препарата и вводили его внутривенно капельным способом вместе с физиологическим раствором, что позволяло контролировать поступление гексенала в кровяное русло, стабилизировать у раненых сосудистый тонус и артериальное давление. На операцию по поводу проникающего ранения живота при средней ее протяженности от полутора до двух часов расходовалось 0,2–0,4 грамма гексенала. Наркозный сон протекал очень спокойно, что вызывало у присутствовавших хирургов удовлетворение.

У нас состоялись две армейские хирургические конференции, на которые мы представили доклады по опыту лечения проникающих ранений живота и шока при огнестрельных переломах больших трубчатых костей и крупных суставов. Наш опыт получил одобрение. Армейский хирург профессор полковник медицинской службы Г. Д. Гаджиев особо подчеркнул, что в медсанбате 37-й гвардейской стрелковой дивизии наиболее высок процент успешно завершенных операций и наименьшая летальность при проникающих ранениях живота.

На обеих конференциях много говорилось и о необходимости активизации борьбы с травматическим шоком, применения новых средств лечения раненых.

Вскоре после второй конференции мне приказали провести занятия на сборах войсковых медиков по той же теме. А в конце марта 1944 года снова пришлось вернуться к вопросу лечения агонирующих раненых, и вот при каких обстоятельствах.

Я находился в операционно-перевязочном отделении, когда в медсанбат приехал главный хирург фронта (к тому времени он стал 1-м Белорусским) профессор генерал-майор медицинской службы В. И. Попов. Приезд его был для нас неожиданным. В. И. Попов в сопровождении дивизионного врача Ю. А. Боголюбского, командира медсанбата гвардии капитана медицинской службы Я. С. Фока и его заместителя по политчасти гвардии майора Н. В. Орлова вошел в предоперационную и оттуда спросил, по какому поводу я оперирую раненого.

Я ответил, что у пациента проникающее слепое ранение живота с повреждением печени и желудка.

— Продолжайте операцию, — сказал Попов. — А закончите ее, зайдите в землянку комбата.

Беседа с главным хирургом фронта запомнилась надолго. Он сразу указал на лежащие перед ним бумаги, журналы. Один из журналов был открыт. Я обратил внимание на протокол хирургического вмешательства, на котором наискось была наложена какая-то резолюция.

Попов взял в руки журнал и сказал:

— Весь прочитал… Внимательно изучил, да и прежде знал от Гаджиева о неплохих результатах вашей работы. А вот бесполезным делом заниматься незачем. Вы описали результаты семи процессов наблюдения за восстановлением и поддержанием жизненных функций у раненых, находившихся в критическом шоковом состоянии. А знаете ли вы знаменитые пироговские положения о медицине на войне?

— Конечно, основные знаю, — ответил я. — Но хотел бы заметить, что и время, и средства, затраченные на оказание помощи тем семерым раненым, не нанесли ущерба лечению других. Мы занимались этой работой в периоды, когда не было больших поступлений раненых.

— А кто составлял протоколы? Здесь мистика какая-то! Можно подумать, что вам удалось исцелять агонирующих раненых.

Я вчитался в один из пунктов текста и понял причину этой реплики: уж больно бодрые записи сделал Яловенко, который вел протоколы. Действительно, получалось, что мы чуть ли не чудеса творили. Пытались творить — это так, но пока успеха не имели.

Пришлось признать, что некоторые записи не соответствуют нашим поискам и полученным результатам.

Видимо, Попов почувствовал, что разговор огорчил меня, потому что, прощаясь, подбодрил, пожелал успехов и заметил: