«Будет жить!..». На семи фронтах

Разумеется, говорил и о самоотверженном труде медиков на фронте. Об этом тоже слушали с большим интересом: каждому хотелось убедиться, что есть в дивизии, полках и батальонах умелые и отважные медики, на которых можно положиться в трудную минуту. С собой я брал кого-нибудь из санитаров, удостоенных наград за вынос раненых с поля боя. Я рассказывал и о том, о чем когда-то говорил десантникам: о важности быстрого оказания первой помощи и своевременной доставки раненого на батальонный или полковой медицинский пункт.

Забегая вперед, скажу, что многие из тех, кто присутствовал на этих беседах, впоследствии, попадая к нам по ранению, с благодарностью вспоминали о слышанных ранее советах.

Раненых в те дни поступало к нам немного, их без задержки выносили с поля боя, вовремя оказывали помощь на батальонных и полковых медицинских пунктах, да и мы имели возможность с каждым заниматься более обстоятельно. На БМП и ПМП значительно увеличился объем помощи — чаще применялось переливание крови, введение противошоковых и других физиологических растворов. При огнестрельных переломах больших трубчатых костей и суставов, а также при проникающих полостных ранениях производились новокаиновые блокады. Да и вообще улучшились показатели работы всей санитарной службы дивизии.

Все это до некоторой степени разгрузило наших врачей, позволило им больше времени уделять борьбе за жизнь тяжелораненых, особенно тех, кто потерял много крови и едва оправился от шока. Постепенно мы осваивали методику лечения таких раненых: восстанавливали и поддерживали сердечную деятельность с помощью ретроградного введения в полость сердца через сонную артерию пятипроцентного раствора глюкозы с перекисью водорода и адреналином. Кровопотерю возмещали одновременным внутриартериальным и внутривенным переливанием крови, физиологических жидкостей, а также лекарственных средств, стимулирующих сердечную деятельность и функцию дыхания. Делалось это при помощи капельницы с тремя изолированными просветами.

Многое тогда из того, что теперь кажется обычным и простым, было совершенно новым, малоосвоенным. Особенно — борьба с шоком, который во фронтовой обстановке встречался довольно часто.

Рисковали ли мы, применяя новые, не всегда еще освоенные и утвердившиеся методы лечения? По сути, нет. Как правило, альтернативы не имелось: либо раненый должен был погибнуть, либо мы могли попытаться его спасти.

В марте-апреле 1944 года мы попытались таким образом спасти пятерых раненых в возрасте от 23 до 40 лет. Все они были в безнадежном состоянии из-за большой потери крови вследствие обширных повреждений мягких тканей туловища и конечностей. Путем внутриартериального и внутривенного переливания крови и различных лечебных препаратов мы стремились по возможности устранить губительное влияние кровопотерь, являвшихся основной причиной критического состояния раненых.

За работу брались с надеждой на успех, хотя, конечно, в чудеса никто не верил. Верили в силу и большие компенсаторные возможности человеческого организма и, безусловно, в приобретаемые знания и опыт наших специалистов, в их энергию, страстное желание помочь людям.

По существу, эта работа была для нас в значительной мере новой. За ее результатами следили в медсанбате все, следили с надеждой, ибо каждый понимал, какое высокое, гуманное значение имеет то, что вершится в операционно-перевязочном взводе. Наши мероприятия были похожи на эксперименты, но они проводились не для экспериментов, а ради спасения людей. Если и искали новые способы лечения, то не для личного престижа, а во имя той же цели — ради спасения тех раненых, которые прежде считались безнадежными.

Потому и решили развернуть, например, широкую борьбу с шоком. Очень хорошо помню первого раненого, за жизнь которого мне довелось бороться методом, который мы пытались осваивать у себя в медсанбате. Уже после внутриартериального введения пятипроцентного раствора глюкозы с адреналином и выполнения искусственного дыхания состояние раненого стало на глазах улучшаться. Появился пульс, стало определяться артериальное давление, чего ранее сделать не удавалось, постепенно стабилизировалось дыхание. Это радовало. Однако тревожило, что кожа у пациента оставалась бледно-пепельного цвета, не поднималась температура тела.

Мы обогрели раненого, но и это не помогло. Не возвращалось у него сознание, оставались широкими зрачки, которые практически не реагировали даже на яркий свет. Каждому врачу ясно, что это — симптомы безнадежного состояния пациента…

Я стоял, склонившись над операционным столом, и мучительно искал выход. Нужно было срочно довести раненого до такого состояния, при котором можно начать операцию, иначе время на нее окажется упущенным.