Будильник

Новый мир не пришел. Снилась чушь и дичь, которую даже в слова не облечешь. Она проснулась мрачная, с головной болью. День померк. До вечера пялилась в телевизор. Легла поздно. Долго не могла уснуть. Спала без сновидений. А потом все вернулось. Шумный успех романа, встречи с читателями; знакомая, родная уже обложка в руках студентов, домохозяек, менеджеров, на улице, в кафе, в метро… Права на экранизацию, права на перевод, хруст новеньких долларовых купюр, новая квартира, двухуровневая, на Чистых прудах. Секрет был в будильнике. Эксперименты подтвердили — без него ничего не снится, вернее, снится то же, что и раньше, до его воцарения на прикроватной тумбочке. Но стоит только настроить его электронные потроха на побудку, и путешествие в мир мечты обеспечено.

Праздник набирал обороты. Новый роман, превзошедший успехом первый; Европа, Америка, Голливуд; французское, испанское, итальянское издание, а вот издание с иероглифами, она не помнила точно, японское или китайское, да и какая разница. Коттедж в Черногории; высшее литературное общество; сам Кинг, Стивен Кинг жмет ей руку; беспардонные графоманы растащили ее роман на свои поделки, вывешивают в Интернет, даже пытаются публиковать, судебный процесс, она снисходительно говорит: «Оставьте, публика сама разберет, где гений, а где подделка». Толпы читателей: экзальтированные девушки, юноши с обожающим взором; и сама она хороша до безобразия, голос издателя: «Вас, вас на обложку, душа моя, лучшая реклама», — и сжимает ее ладонь, не смея надеяться…

Она все чаще просыпала на работу. Иногда не ходила вовсе, сказавшись больной. Явь казалась скучным, бессмысленным сном, жизнь была там, за шторами век, за гранью реальности. Рано ложилась; чтобы уснуть, принимала снотворное. Перешла на полставки и неполный рабочий день, похудела — готовить было некогда, ела что придется, да и зачем? Опусти голову на подушку, закрой глаза и достань из холодильника красную икру, салат из авокадо и вино из плодов личи.

Издатель сделал ей предложение. Она отказала, потому что в нее был влюблен голливудский киноактер, да–да, тот самый знойный красавец, занятый в очередном фильме по ее роману, он бросил жену, грозил самоубийством. А ей нравился стройный женственный юноша, с волосами тициановой Венеры, художник, похожий на Обри Бердслея, и лицом, и манерой рисовать, и истеричностью. Он не смел поверить своему счастью; боялся, что она им играет. Ах боже мой, опять это проклятое утро туманное, и вместо пламени волос она видит пламень летнего полдня, пробившегося сквозь занавески, и к горлу подступают рыдания, а к сердцу — тоска.

Она встает с постели, ходит, как заведенный автомат, запинаясь о пустые бутылки, зажигает свечу в ванной (свет отключен за неуплату). Наплевать, чтобы спать, свет не нужен, а будильник работает от батареек. У–у, чудовище. Почему он всего лишь двадцатичетырехчасовой, почему нельзя выставить дату, хотя бы дня три, ей бы хватило, ведь нет же никаких сил бросать праздник в самом разгаре, ходить по убогой квартире и вспоминать, вспоминать…

Ее нашли через три месяца. На бескровных губах застыла улыбка. «Естественная мумификация. Похоже на сердечный приступ, точнее определит определит вскрытие», — констатировал врач. Два оперативника остались писать протокол. Один, помоложе, сказал: «Зачем ей такая гиря? Да еще с веревкой, смотри. А это свеча, что ли? Слушай, да тут целый механизм. Свечка догорела, пережгла веревку, гиря упала прямо на… контейнер с ядовитым газом! Самоубийство!» Второй, постарше, снисходительно усмехнулся: «Детективов начитался? Агаты Кристи? Это же будильник под гирей. Обыкновенный будильник. Свой мне тоже хочется иногда разнести вдребезги».