Будни

Онисим не спит всю ночь. Ему кажется, что едкий дым подступает ближе и ближе. Вот он густой завесой окружает избушку. Слышатся шипение и шум огня. Онисим выходит за дверь и несколько минут стоит в прохладе.

Все это оттого, что сегодня много волновался. У него от этого даже в левом боку болит.

Несколько успокоившись, Онисим сидит на пороге и думает.

Он все чего-то ищет и никак не может найти. Как рассказать о беспричинных тревогах, о неосознанных печалях, о том, что еще непонятно самому?

Глава седьмая

Утром Онисим слышит отдаленный гул голосов. Он выходит из избушки и стоит на тропе. Люди почему-то идут не слева, как им полагается, а прямо на Онисима. «Должно быть, решили обойти Большой выломок, да взяли слишком в сторону».

Вскоре он, однако, ясно различает знакомые голоса. Вот кричит Манос:

— Гриша! Не поддавайся, не поддавайся! Ногу подставь! Ногу. Через ногу она осядет. И-эх ты, сухой!

Потом опять голос Маноса:

— Смирно! Построиться в порядке видимости!

Вскоре они подходят. Манос впереди, за командира: вытянутый, прямой, на губах довольная улыбка (в империалистическую войну он ходил ратником второго разряда. Теперь иногда любит вспоминать старину).

Молодежь идет за ним, четко отбивая ногу. На плечах — лопаты, пилы. Сзади шагают те, что постарше. Эти идут как попало.

Подойдя к избушке, Манос командует:

— Стой! — и козыряет Онисиму.

Потом смотрит на шалаш. Там пусто. Веселость Маноса пропадает.

— За народом ушел, — поясняет Онисим. — А вы как узнали?

— Еще вчера пришел Лавер, да вот никак не могли собраться.

Онисим удивленно поднимает брови, но ничего больше не спрашивает.

Не давая передохнуть, Манос уводит отряд к болоту.

— Мурышиха! Крепче ногу. Равнение на Гришку! Раз! Два!

Днем Онисим от поры до времени выходит на тропу к Островищу, стоит и прислушивается: со стороны Редьи ничего не слышно. Уж не заблудился ли? Его ищи, собирай народ…

Шмотяков возвращается только к вечеру. Вчера он действительно долго блуждал. В Островищах не мог угадать на тропу, вышел, как оказалось после, к Лисьим ямам и по Черному ручью только к ночи добрался до Редьи. Народ в Редье весь на лесозаготовках. Часть ушла в Архангельск на лесоэкспорт. Те, что остались, молотят. Так никого не привел. Собирается человек десять — не то явятся, не то нет.

Шмотяков очень расстроен неудачей. Народ в Редье ему не нравится. Народ там эгоист. Приходилось слышать такие разговоры: «Это не наш лес, старосельский. Пускай старосельцы и тушат».

— Да, правда, — соглашается Онисим, — наш народ мягче. В Редье всегда была какая-то гордость. Ладу у нас не было. Будто бы у стариков еще что-то произошло. Вот все тянется.

Шмотяков идет на пожар.

«Молодец», — думает Онисим. Сам он не идет с ним. Пожалуй, только будешь мешать молодежи.

Вечером полянка около избы Онисима напоминает ярмарку. Столько народу здесь никогда не бывало. В центре толпы расхаживает Манос. Он взлохмачен, весь в земле и золе. Рубаха на плече порвана. Все еще чувствует себя командиром, то и дело посматривает на шалаш Шмотякова, и когда ему кажется, что приезжий следит за ним, выкрикивает:

— Слышал, дед, как наши распросторили японца?

Манос говорит о событиях у озера Хасан. На шалаш уже не смотрит. Борода его вдохновенно поднята кверху. Бумажка, вынутая было из кармана перед началом речи, валяется на траве. Онисим с удивлением и радостью следит за Маносом. Таким он его еще не видал. Притихли бабы на земле. Молодежь, собравшись в кучу, старается не проронить ни слова. Память у Маноса огромная: он помнит все, что вычитал из газет за две недели.

Из шалаша выходит Шмотяков и вместе со всеми почтительно смотрит на оратора.

Потом Манос идет к озеру смыть пот с лица и долго стоит на берегу, вытянув длинную шею.

На лугу снова становится шумно. Звенят котелки. Молодежь расходится по лесу за валежником.

Бабы беседуют о впечатлениях дня.

Александра и Устинья неразлучны. Посмеиваясь и толкая друг друга, они заглядывают к шалашу Шмотякова. Приезжий сидит на пороге и пьет чай.

— Присядьте! — предлагает он.

Обе с оглядкой садятся.

Гришка помогает Онисиму готовить дрова и видит все это. Онисим вдруг начинает замечать, как парень ни с того ни с сего злобно покидывает поленья. Онисим осматривается, понимает, в чем дело, и говорит:

— Хватит уж, парень. Иди отдохни.

Гришка идет на тропу, ведущую к деревне. Скрывшись за елками, сворачивает в сторону и незаметно лесом подбирается к шалашу. Здесь он приникает к земле и слушает.

— Муженек-то дома? — спрашивает у Александры Шмотяков.

— Да нет. Все сидит себе в Нименьге.

— Не часто и видишь?

— Как к нему часто-то попадешь, работать надо…

— Да кем он там?

Александра смеется:

— Об этом сейчас не сказывают…

Улыбается и Шмотяков.

— Иногда и наскучит одной-то?

— Да ведь как — живой человек…

Шмотяков играет биноклем.

«Хорошо бы сейчас выстрелить в него солью», — думает Гришка и представляет, как дико и жалко исказилось бы лицо Шмотякова.

Александра о чем-то шепчется с подругой. Потом Устинья говорит: