Вот в такое интересное время жил Михаил Юрьевич Фролов. И был он отнюдь не рядовым обывателем, а вчерашним чекистом и ответственным работником Главного политического управления, который в силу своих полномочий беззаветно отдавался борьбе с религией, а также шпионами, кулачеством и прочим антисоветским элементом.
Казалось бы, ГПУ должно было бы начать работать мягче и интеллигентней, чем ВЧК, а его сотрудники – стать более дружелюбными и, разумеется, более беспристрастными, чтобы стереть из памяти людей воспоминания о зверствах чекистов. Но ГПУ получило в наследство от ВЧК не только здание на Лубянке, но и своего председателя – Феликса Дзержинского и, разумеется, кадровый состав. В сущности, ничего не изменилось: методы работы остались старыми. Так и проработавший три года в ВЧК Фролов перенёс приобретенные навыки в работу ГПУ. И считал их абсолютно верными.
Нерешительные попытки закрепить право назначать наказание исключительно за судебными органами с треском провалилось, и уже в октябре 1922 года ГПУ получило право применять внесудебные репрессии (включая расстрел) по отношению к бандитам. А бандитом можно было объявить кого угодно.[7]
Михаил Юрьевич лично принимает участие в таких внесудебных репрессиях, не только выявляя злодеев, но и приводя приговор в исполнение.
Вот и сейчас он и трое его помощников выехали на задержание «меньшевистской контры, пригревшейся на груди революции». В многочисленных циркулярах ставилась задача «полного изгнания меньшевиков из общественных организаций, научных и учебных заведений, различных предприятий и ведомств с категорическим воспрещением последующего восстановления на работе». Расстреливать их прямыми указаниями не предписывалось, но если это случалось «при попытке к бегству» или «оказании сопротивления», никто особо не интересовался подробностями расправы с «социально-опасными элементами».
В доме по улице Щедринской, двенадцать проживал некто Инокешин, бывший профессор института гражданских инженеров, член совета института гражданских инженеров с 1905 по 1910 г. Эти тайные сведения провинциальный чекист Фролов получил от самого товарища Менжинского, и поэтому обезвредить и задержать «затаившуюся контру» для Михаила Юрьевича было делом чести. Да и выслужиться перед центром никогда не помешает…
Очевидно, мысль поставить громкий судебный спектакль первоначально зародилась в недрах ГПУ, и как нельзя кстати им подвернулась под руку небольшая группка крикливых политических авантюристов – таких при любом строе всегда хватает. У них обычно нет ни ясной цели, ни средств, ни организации, но пламенные речи кукольных «заговорщиков», многозначительные намеки и умолчания вовлекают в их тенета немало простодушных обывателей. В их числе оказался и Инокешин. А уж правдоподобную легенду о разветвленном вооруженном заговоре, угрожающем устоям Советской власти, Госполитуправление придумать сумело…
Невольным участником этого спектакля и должен был стать хозяин дома номер двенадцать по улице Щедринской.
Впрочем, сам он об этом еще не знал.
В 1924 году приказом ОГПУ № 18 обмундирование было отменено, а сотрудникам особых органов предписывалось в целях маскировки носить форму штабов тех соединений, при которых они состояли, либо ходить в штатском. Поэтому распознать во Фролове и его товарищах чекистов было непросто. Кто в кожанке, кто в кавалерийской форме, а кто и в костюме и фетровой шляпе разъезжали они по улицам города в поисках «классового врага».
Ухоженный и добротный дом № 12 по ул. Щедринской сразу бросался в глаза. Дом утопал в густом фруктовом саду. Какие славные вечера когда-то проводили в нем обитатели дома! Но времена изменились.
Когда переодетые гэпэушники на реквизированном автомобиле лихо подкатили к самому входу, дверь была открыта. Услышав шум мотора, на порог вышел мужчина лет шестидесяти с аккуратной бородкой и в пенсне.
– Ты, что ли, хозяин будешь? – без церемоний спросил Фролов, поигрывая револьвером.
От такого хамства мужчина невольно поморщился, но новая власть требовала к себе уважения, и он вынужден был ответить чужакам:
– Я, Инокешин Константин Сергеевич. Чем могу служить?
– Можешь, можешь, контра недобитая! – сострил второй гэпэушник.
– Позвольте, в чём, собственно говоря, дело? – не унимался старичок. Кажется, он просто не понимал, что ему грозит.
– Ты – классовый враг, и, следуя принципам советской власти, должен быть уничтожен, – безапелляционно заявил Фролов.
«Чистка» советских учреждений, будучи неотъемлемой составной частью похода большевиков против инакомыслящих, имела своей целью тотальное очищение государственных структур от лиц, «чуждых советскому строю». Поэтому означенная процедура практиковалась постоянно, производилась повсеместно и принимала разнообразные формы. Но вдаваться в такие тонкости Фролов не стал. Осмотрев дом хозяйским глазом, он бесцеремонно отодвинул Инокешина плечом и вошел внутрь.
– Живут же буржуи! – с восторгом произнёс говорливый помощник.
– И не говори, Петро, – поддержал его другой.