Будни пенсионера

Оказавшись без единого козыря, я не знал чем крыть. Этот молодой человек рожден для монологов, но судьба, как всегда, ошиблась, навязав ему профессию, в которой большую часть времени он был лишен аудитории. Его аргументы были столь убедительны, что я, поняв, что проиграл, молча поплелся домой. Стинг, надеясь по-видимому на более выигрышное завершение нашей встречи, упрекнул взглядом мою слабость. Придя домой и накормив собаку, я решил тут же позвонить в «Россию», но телефоны и касс и администратора были заняты. А мне бежать за карпом и в Райсобес. Кстати, «Собес» — это древнее название конторы, а сейчас просто — «Управление социальной защиты населения».

Многое, надо сказать, изменилось в нашей жизни в XXI веке, но не все в лучшую сторону.

Захожу на излюбленный рынок у метро «Щукинская». Вдали замелькал транспарант «Карп живой». Очередь небольшая — человек пять-шесть. Шустренький продавец, весьма артистично, сачком вылавливал рыбешку из деревянной бочки.

— Молодой человек, карп действительно живой, или…?

— Вот же написано, аж какими буквами.

— Что написано вижу, но он какой-то невеселый?

— Дедуля! А вам шоу что ли нужно? Замерз он просто.— Вокруг развеселились.

Подходит моя очередь; достаю из кармана шпаргалку: мне желательно два карпика, грамм по пятьсот.

— Таких не подберу, это же не килька. Вам для аквариума что ли? Чего мельчить, возьмите сразу одного на целый килограмм.

— Нет, желательно два.

— Сейчас попробуем, вот один и второй, гляньте красавцы-то какие, близнецы видно. Грамм по семьсот годится?

— Вполне.

Бросает в черный целлофановый пакет и на весы.

— Ровно полтора килограмма, а с вас всего 120 рублей. Расплачиваюсь и бегом на подошедший трамвай. По оживленной беседе пассажиров догадываюсь, что весь вагон, включая контролера и вагоновожатого, нацелился в собес, и именно за социальной картой москвича. Надо быть пошустрее! Из вагона выпрыгиваю первым. В собесе из второго кабинета толпа, в которой сразу узнаю беспрерывно чихающего старика со старухой, здесь же месяц назад заразивших меня каким-то суровым малоизученным гриппом. Решил поздороваться, но почему-то они не ответили, то ли не услышали, то ли не поверили, что выжил.

Бабуся была вся закутана шалью. А вот дед снял шапку и держал ее в руках. Обожгите трижды гипсовый бюст в печи, и вы получите некое подобие флорентийской бронзы.

По видимому, неисчислимые удары судьбы и годы жесточайшей нужды, подобно троекратному обжигу в печи, придали вид бронзы голове старика, опалив и лицо. Неизгладимые морщины представляли собою какие-то вековечные борозды, белесые в глубине. Это желтое лицо само было вообще сплошной моршщиной. Если бы не пучок волос на затылке, его голый безжизненный череп казался бы черепом скелета. Вид у него был еще более несчастный, измученный и угодливо-покорный, чем месяц назад, при сдаче документов.

За ними стояла полноватая дамочка неопределенного возраста, в мини-юбке, в порыжелой черной куртке, в красных колготках и сумочкой из кожи того допотопного животного, которое Адам решил назвать аллигатором. Только в Райсобесе можно встретить такую Марику Рокк. Она похожа была на кошку, которая схватила зубами собственный хвост и, перестав играть, чего-то ждет.

Мне посчастливилось встать именно за ней.

Не успел я занять очередь, как в вестибюль с мороза ввалилась свежая партия пожилых людей, ехавших со мной в одном вагоне. Бабки, плотно прижав меня к Марике, тут же загалдели, заспорили: «Кто последний?.. Держитесь за мной! Вообще-то я раньше вас вышла из трамвая… просто я шла по тропинке, а вы по газону обогнали меня… Ну, ладно, Бог с вами!.. А очередь-то быстро проходит?»

С момента моего появления очередь, к сожалению, не сдвинулась с места. Я опрометчиво поинтересовался вслух:

— Почему же никого не впускают в кабинет?

— У них еще перерыв,— дружным хором отреагировала старая очередь.

— Дайте им спокойно поесть, хоть раз в сутки.

Как я понял, здесь никто, кроме меня, никуда не спешил. Всем было тепло и уютно в той «живой очереди», похоже комфортней чем дома. Своеобразная тусовка ветеранов труда.

Самой первой в очереди стояла миловидная, весьма опрятно одетая, женщина, в синей шляпке на малюсенькой головке, и в голубой куртке, с аппликацией снежных хребтов Килиманджаро. На спине, поверх синих горных вершин, красовались белые латинские буквы. Такая вот, сине-голубая дама, с очень узкими покатыми плечами, наряд которой будил воспоминания о рекламе «Аква минерале». На вид Акве было лет пятьдесят пять — новичок, только-только пополнивший ряды наших славных пенсионеров. Для нее сегодняшний день, видимо, был знаменательным… выходом в Свет… как первый бал Наташи Ростовой.

За ней стоял дядечка антикварного возраста, до сих пор, по-видимому в 1937 года, читающий все газеты от корки до корки. К величайшему сожалению начало их беседы я пропустил.