Буднично

В конечном счёте, дорога до станции метро заняла на пятнадцать минут дольше обычного. Приятный женский голос из динамиков на входе возвещал:

– Уважаемые пассажиры. При входе на станцию метрополитена не забывайте надеть защитные колпачки на ваши копья. В случае опасности переходите на оружие ближнего боя. Будьте внимательны и осторожны. При обнаружении подозрительно бледных личностей, сообщайте машинисту или сотруднику охраны метрополитена.

Павел брезгливо осмотрел наконечник своего копья. Пошарив по карманам, он не обнаружил привычной упаковки бумажных салфеток – забыл дома. Пришлось остатки стариковской крови и мозгов вытирать носовым платком. Пластиковый наконечник копья, изнутри испещрённый мелкими царапинами, отмывать сложнее, а с насморком давно пора что-то делать. В очередной раз пообещав самому себе посетить таки врача, Павел спустился в подземку.

Несмотря на час пик, о давке не было и речи. Большая часть пассажиров расположилась на сидячих местах. Те, кто не был увлечён играми, читали бумажные книги. Такую популярность печатного слова объяснялась практическими соображениями. В случае атаки внезапно обернувшегося пассажира толстое бумажное издание можно было вставить нападающему в зубы, и пока тот пожёвывает суперобложку любимого романа, есть время выхватить нож и всадить обидчику в глаз. С электронной книгой такой фокус не сработает. Этот нюанс наложил отпечаток на всю индустрию. Издательства стали отдавать предпочтение книгам не меньше пятисот страниц. В свою очередь писатели стали растекаться мыслью по древу ради большего количества текста, и совсем уж невыносимые для прочтения книги стали называть «мокрыми».

Музыку в вагонах метро давно никто не слушал. О причинах такого пренебрежения напоминали большие плакаты с перечёркнутыми в красном круге наушниками, которые можно было встретить повсюду, и в общественном транспорте, и на улицах. Под запрещающим знаком надпись белым по чёрному гласила: «ты не услышишь свою смерть». Павел считал эти плакаты несколько угрюмыми, но правильными. Сколько нерадивой молодёжи было покусано в первые месяцы, пока на входе наушники не стали изымать так же рьяно, как и ножи. Последние, к слову, изымать наоборот перестали, а их цена неприлично подскочила. Чем длиннее был клинок ножа, тем он больше ценился. Наличие гарды считалось обязательным. Порезаться о лезвие в заражённой крови – верная смерть. Павел же не мог похвастаться чем-то подобным. Зарплата офисного работника позволяла купить ему лишь самодельный нож из железнодорожного костыля – большого гвоздя для скрепления рельс со шпалами. В самом начале, когда колюще-режущее стало в резком дефиците, их, костылей, вытащили из ж/д путей столько, что пригородные электрички едва не сходили с рельс.

Павлу оставалось доехать несколько станций, как о себе дала знать бледная тучная женщина лет пятидесяти, на которую все пассажиры вагона косились с тех пор, как она вошла. Сообщать о таких «подозрительно бледных личностях» машинисту, как того требовал голос на входе в метро, было не принято. Вдруг у человека недостаток гемоглобина? Должно быть, у него и справка есть, ведь как-то он прошёл в метро через охрану. Зачем устраивать шум на ровном месте. Однако, это был явно не тот случай. Женщина обильно потела, тяжело дышала, затем и вовсе начала дергаться и рычать.

В отличие от фильмов ужасов, заражённые или укушенные становились кровожадными монстрами ещё до того, как происходила сама смерть. Не было той чёткой точки, в которой обречённый замирал, давая окружающим несколько секунд его оплакать и принять решение, кто же не даст ему возродиться. В реальности этот переход был смазан и, как говорили врачи, у умерших заражённых сердце некоторое время бьётся по инерции.

Когда стало понятно, что тучная женщина вот-вот захочет кем-то перекусить, пассажиры начали переглядываться. Их лица были не встревоженными, а скорее усталыми. Во взглядах читалась немая просьба к окружающим сделать то, чего самим делать не хочется. Это было так же необходимо, но неприятно, как убрать дерьмо за собственной собакой с паркового газона, что многие, собственно говоря, и не делают, хотя должны.

Павел начал было думать, что ему снова придётся делать эту грязную работу. Ему было не сложно, но он не хотел показывать на публике свой дешёвый нож. Его итак часто за него подкалывали, мол, как не стыдно, носить вещь из краденного у железной дороги гвоздя. Когда Павел уже решился было его вытащить и покончить с этим, в дело вмешался оторвавшийся от книги мужчина в кожаной куртке с длинными волосами. Он выхватил свой нож, длинный, широкий, с отделанной кожей рукояткой и вонзил его рычащей женщине в глазницу. Та притихла, и по салону пошёл неприятный запах посмертных испражнений. Сидевшие по бокам от заражённой пассажиры только в этот момент встали и отошли подальше. Молодая девушка, стоявшая у дверей, издала короткое «фу» и продолжила набирать текст на телефоне.

– Чего «фу», машинисту позвони, – сказал девушке мужчина, вытирая нож о бумажную салфетку.