Будьте бдительны! Сборник рассказов

…- или с выселок тянет копотью, иль чумные костры горят? да стремниною далеко ладью за моря несет, за моря… (1.)

- Неужели - всё?! - простонал, сам того не ожидая, Юрка. И услышал слева шёпот - тихий и горячий:

- Тебя ведь Юрка зовут?

Юрка узнал голос новенького - ну да, кто ещё мог отсюда спрашивать? Но отвечать не стал. Во-первых - понял, что младший слышал, как он плачет. А во-вторых… во-вторых - пришёл страх. А если… ведь Юрка знал, что в каждом бараке есть провокаторы и доносчики. И не по одному.

- Ты ведь Юрка? - настойчиво шептал мальчишка. - Я знаю, про что ты думаешь… я не обижаюсь, но я не стукач, правда…

Смешно.

Смешно, но Юрка поверил этому настойчивому, немного обиженному, сбивающемуся голосу. И повернулся лицом в его сторону.

- Что ты хотел?

***

До одиннадцати лет Серёжка Ларионов был уверен, что жизнь - штука хорошая.

Нет, в ней могло быть разное. Могли отлупить в драке. Могли случиться неприятности с уроками, после которых не хочется идти домой. Могло стать страшно ночью в комнате. Наконец, взрослые часто говорили о каких-то проблемах - не очень понятных Серёжке, но, конечно, реальных.

Но жизнь была штукой хорошей, несомненно. И папка - майор гарнизонной комендатуры, бывший десантник, перевёдшийся в Воронеж, чтобы не мотаться по стране с Серёжкой и только-только родившейся Катькой, младшей сестричкой, так и говорил,

***

1. Стихи Ю.Онищенко. поднимая сына к потолку квартиры - когда возвращался со службы: "Хорошая штука жизнь, а, Серёга?!" И Серёжка со смехом кивал из-под потолка, потому что иначе быть не могло. В жизни были интересные книжки, интересные фильмы, друзья по секции бокса, школа (не такое уж плохое место), самые лучшие на свете мама с папой… ну и даже Катька, что уж…

Он понял, что - могло. Могло быть иначе. Но не тогда, когда отец буквально забросил их в кузов комендатурской ГАЗ-66 и, крикнув маме: "Не смейте искать, сидите в сторожке!" - побежал куда-то тяжёлой ровной побежкой, и мама заплакала, и Катька заревела, и Серёжка… а, что скрывать… Нет, не тогда. И не тогда, когда они в шумной, перепуганной, мечущейся колонне беженцев кое-как ехали - а потом, когда стало невозможно проехать, шли - по дороге на северо-восток. Нет, ещё не тогда.

Но потом налетели похожие на чёрные кресты машины.

Серёжка не любил это вспоминать. Они остались живы, потому что мама спрыгнула с дочкой в глубокую канаву, сдёрнула замершего на краю с открытым ртом сына - и притиснула детей к откосу, закрыв собой.

Вот так для Серёжки началась война, которая шла до этого уже несколько дней, но которой он не понимал и в которую не мог поверить, потому что происходящее в книгах и фильмах не может произойти в жизни.

Когда они вылезли из канавы - засыпанные землёй, оглушённые - мама тихо охнула и прижала к себе лицо Катьки. А Серёжка увидел. Увидел, что нет больше колонны беженцев. Горели машины - чёрным пламенем. Лежали сотни мёртвых людей - на дороге, по сторонам… А у самых ног Серёжки дымилась оторванная человеческая голова.

Потом они шли. Шли несколько дней, и все эти дни Серёжка - усталый, голодный, измученный - упрямо верил, что вот сейчас, вот сейчас, вот сейчас… Вот сейчас будут наши. Наши, не может же не быть их - наших, не могли никуда пропасть все те люди, которых показывали в новостях, в кино, которое любил Серёжка - "Тайна "Волчьей пасти", "Грозовые ворота", "Прорыв", "Атаман"… Они придут (и с ними придёт папка, конечно придёт!) и заставят заплатить тех гадов, которые сидели в чёрных машинах, похожих на кресты, зачеркнувших небо - и прошлую жизнь.

Так должно, должно было случиться! Потому что - ну потому что ведь не могут наши не победить! А враги… врагов себе Серёжка не представлял даже. То ли орки, то ли фашисты… и в любом случае - отец их победит!

Но наших не было. Была искалеченная, забитая растерянными людьми дорога. А потом - когда до цели уже оставалось недалеко - впереди Серёжка увидел идущие машины.

Их было много. Пятнистые, они шли по две в ряд, и люди разбегались с дороги. Огромные, бесчисленные, эти машины пожирали мир, как Лангольеры из книги писателя Кинга.

Тогда колонна прошла мимо. Но Серёжка, стоявший на обочине, видел даже цвет глаз сидящих наверху рослых уверенных солдат в серо-зелёно-коричневой форме, громоздкой, жутковатой броне, видел темные блики, на их оружии, таком же чужом, какими чужими были на светлой, солнечной лесной дороге врезавшиеся в теплый летний русский полдень и эти машины, и эти смеющиеся люди… Во всём увиденном была неправильность, страшная и наглая - в их молотящих жвачку челюстях (Серёжка и сам любил её пожевать), в задранных на каски большие очках, в том туристском выражении, с которым они посматривали по сторонам. Даже не хозяйском, а именно - туристском. Они пришли сюда не отобрать у русских землю, а испакостить её, посмеяться над ней - и покатить дальше на своих угловатых высоких машинах.

И кто-то из них кинул Серёжке - к тем самым ногам, возле которых за три дня до этого лежала человеческая голова - шоколадку со знакомой надписью "Марс".