Будущее ностальгии

На первый взгляд, гипертекстовый принцип организации устраняет первоосновную предпосылку ностальгии — необратимость времени и неспособность вернуться к другим временам и пространствам. Здесь речь идет только о доступе. Время в киберпространстве мыслится с точки зрения скорости: скорости доступа и скорости технологических инноваций. Просто нет времени для темпоральных экспериментов, связанных с припоминанием утрат и рефлексирующей памятью. Теперь эксцентричным восточным европейцам приходится сожалеть об утрате медлительности: «В экзистенциальной математике <…> степень медлительности прямо пропорциональна интенсивности памяти; степень спешки прямо пропорциональна силе забвения»[872]. Интернет-патриоты утверждают, что киберпространство разворачивается в другом измерении, существуя вне правил экзистенциальной математики, диалектики памяти и забвения. Киберпространство делает ностальгический bric-à-brac доступным в цифровой форме, что превращает его в нечто более востребованное, чем подлинные артефакты. Хорхе Луис Борхес написал рассказ о карте империи, созданной в размере империи; в конце рассказчик мечтает пройтись по руинам карты. Однажды в будущем можно будет прогуляться по руинам веб-страницы, окруженной новыми колониальными домами

[873].

В интернет-философии времени есть скрытый парадокс: в то время как внутренне система опирается на гипертекст и интерактивность, внешне многие IT-энтузиасты опираются на нарратив прогресса, характерный для XIX столетия, с его специфическим пафосом вытесняющего развития. Радикальная версия вытесняющей модели прогресса (в которой, например, предполагается, что электронная книга полностью заменит бумажную, а вовсе не то, что они могут радостно уживаться под крышей общего дома) представляет собой своего рода туннельное зрение в понимании пути к будущему. Он предполагает, что вокруг этого туннеля нет окружающей среды, нет контекста, нет других улиц и проспектов, которые обходятся с подземных скоростных полос и пробок. Рефлексирующая ностальгия бросает вызов этому туннельному зрению, отступает, замедляется, смотрит сбоку, медитирует на само путешествие.

Более того, культурная археология кибермира показывает, что и у нее тоже был свой собственный ностальгический генезис. Первопроходцы киберпространства унаследовали некоторые идеи 1960‑х годов: «реальный космический» опыт и дух экспериментов в любви и политике в сочетании с критикой технологий. Теперь эти идеи «свободного общения» и массовых политических протестов перекочевали в виртуальное пространство и укоренились там. Неудивительно, что в интернете существует такое явление, как dot communism[874], связанное с недоверием к «буржуазным институтам» частной собственности и копирайта

[875]. Само по себе создание новой медиасреды было любопытным сотрудничеством военно-промышленного комплекса времен холодной войны и стареющих хиппи, которые превратились в ученых-компьютерщиков. В 1980‑е годы киберпутешествия вдохновляли людей, которые перестали искать возможности в других местах. Эта своеобразная версия проблемы курицы и яйца[876]

породила ряд парадоксов киберпространства. Не случайно героем 2000 года является дигитализированный Маршалл Маклюэн, и новый поворот в его старой крылатой фразе: (цифровые) «медиа — это месседж»[877].