Буги-вуги-Book. Авторский путеводитель по Петербургу, которого больше нет

Я кричу:

— Марина! Вот ты где! Я за тобой!

— Нет! — Иосиф кричит. — Марина, слезай, ты никуда не поедешь!

— Нет!

— Да!

— Нет!

— Да!

Марина лезет через борт, спускается. Я за ней. Мы втроем входим в избу через дорогу напротив. Дальше что — непонятно. Но я знаю, зачем я приехал. За кем.

Громадная скрипучая изба. Входим в малую комнату: стол, заваленный книгами и рукописями, две лежанки. На полу — картонный короб с сигаретами «Кент». На стене, над одной из лежанок — остро заточенный топор.

— Что тебе здесь нужно? — зло спрашивает Иосиф.

— Ты знаешь. Я приехал за ней.

— Она отсюда никуда не уедет.

— Нет. Уедет. Со мной.

Взгляд на топор. Взгляд мой туда же.

— Я без нее никуда не уйду. Только вместе.

— Нет. Она останется здесь.

Взгляд на топор. Взгляд туда же.

— Нет, уедет.

— Нет, не уедет.

Тут вмешивается Марина, обращаясь к нему:

— Я тебе все сказала. Я уезжаю сейчас.

— Нет, ты не можешь. И машина ушла.

— Ничего. Я должна. Хоть пешком.

Мы вышли и направились к лесу. Поле кончалось. Дальше дорога, темнея и суживаясь, углублялась в лес. Все. Здесь я должен стоять за Марину.

— У меня в руках ничего нет, — показал я ладони Иосифу.

— У меня тоже!

Мы сжали кулаки и заходили индюками один вокруг другого. Но тут опять вмешалась Марина. Что-то быстро сказав Иосифу (обещание? ложную клятву?), она зашагала к лесу. Я — с ней. Он остался стоять у края поля.

Размахнувшись, я далеко закинул в талую воду токарный резец, лежавший все это время у меня в кармане пальто.

— Что это было? — тревожно вскинулась Марина.

— Так, ничего.

Конечно, это был не ножик. И не топор. Так, железка, для весу. Но можно было проломить ею череп.

8

Собственно, это был конец истории.

Отсидев положенное, Бродский вышел на свободу. Еще через шесть лет он выехал на ПМЖ за пределы Советского Союза. В 1989 году получил Нобелевскую премию по литературе. Последним из русских авторов.

Маленьким, семилетним, я жил ровно напротив «Дома Мурузи». По утрам мама иногда посылала меня в магазин за молоком. Проходя мимо громадного здания, я, бывало, натыкался взглядом на надпись мелом: «В этом доме жил великий русский поэт Иосиф Бродский». Это было что-то вроде самодельной мемориальной доски, которую рисовали поклонники эмигрировавшего поэта. К полудню надпись обычно стирали милиционеры, но через месяц-другой она появлялась снова.

В 1982-м году в США эмигрировал и Бобышев. Разумеется, поэты никогда больше не общались и никаких дружеских отношений не поддерживали. Когда я слышал о Бобышеве последний раз, он был женат четвертым браком, а какие-то деньги зарабатывал чтением лекций в американских университетах.

Марина Басманова осталась жить в Ленинграде. Живет здесь и до сих пор. Через девять месяцев после той поездки в Норенское она родила сына. Роды были тяжелые. Марина чуть не умерла. Но обошлось. В конце 1980-х Андрей Басманов ездил к отцу в США, но отношения у них как-то не заладились.

Бродский вообще очень болезненно воспринимал все, связанное с Мариной. За два года до смерти он написал последнее стихотворение, посвященное ей: