Бугор

— Ты на работу чего не встаешь? — спросила она.

— Мне попозже.

— И мне попозже, — она легонько укусила меня в ухо. И началось…

Постельная гимнастика — это такой вид спорта, в котором Кира весьма преуспела. Если бы давали звания, то кандидата в мастера она заслужила вполне. Бывали моменты, когда я так шалел от нее, что казалось, этот миг хочется продлить вечно.

— Женщина любит ушами, — проворковала она. — Ну скажи, чурбан, главное.

— Что?

— Главное слово.

— Я тебя люблю, — казенно произнес я.

Это был один из моментов, который всегда меня раздражал. Любит, не любит — главная игра девочек, в том числе и вполне взрослых. Но не мужчин. Люблю — не люблю ее? Черт поймет. Когда люблю, когда не люблю. Не люблю, когда она опустошает подчистую холодильник, оставляя меня голодным, стягивает мои любимые вещи, и я не могу ей отказать. И не люблю, когда требует говорить, что я ее люблю…

Потом я залез под душ. Побил по груше. Снова — под душ. Потом — готовить завтрак, поскольку Кира занялась нелегкой работой — накладыванием косметики.

Я вдруг на миг представил, что мы с ней поженились и я привязан к ней гирями. И этот момент повторяется каждый день — я готовлю завтрак, она красит лицо. Тут мне стало дурновато.

Познакомились мы, когда наша контора проводила контрольную закупку в магазине, где Кира то ли менеджер, то ли вояджер. Я приобрел какой-то рисунок, чей — уже не помню, помню, что за три сотни зеленых. Мы считали, что магазин работает без лицензии и его можно, закрывать. Купив картину, я предъявил удостоверение. На Киру, которая в тот день была главной, жалко было смотреть.

— Мы-то думали, вы покупатели, — искренне, обиделась она, и в ее глазах выступили слезы, как у ребенка, которому дали подержать конфетку, а потом отняли. Я ощутил, как на меня накатывает раскаяние.

Оказалось, что приперлись мы зря. И лицензия у магазина была на месте. И выглядели мы полными болванами. И, рискуя показаться еще большим болваном, я пригласил Киру на чашку кофе.

— Смазать душевные раны, обоюдные, — сказал я. Как-то так получилось, что продолжили мы взаимное врачевание у меня дома.

Тогда меня как раз бросила Лена, с которой, к счастью, мы так и не успели расписаться. Она — следователь, ушла от меня к прокурору. Анекдот… В целом, правильно — двум сотрудникам МВД жить под одной крышей не рекомендуется. А с Кирой отношения у нас тянутся второй год. То вспыхивали ярко. То утихали. Но так уж получалось, что с периодичностью один-два раза в неделю все это время она приходила ко мне домой. Она была безалаберная, ветреная, безобидная, иногда проницательная, все понимающая, иногда — хоть кол на голове теши. Мне она нравилась каким-то немножко не от мира сего восприятием окружающего. И вместе с тем не хотел бы жить с ней долго. Больше раза в неделю я терпел ее с трудом. Два раза были предельно допустимой дозой.

— Ты куда сегодня? — спросила она, уплетая приготовленный мной омлет и запивая томатным соком.

— На встречу с интересным собеседником.

— Понятно. Шпионские страсти.

— Ментовские страсти. Кстати, пора звонить. Я взял трубку радиотелефона, настучал номер. К телефону подошел он.

— Здравствуйте, — сказал я.

— А, московский розыск. Приятно слышать.

— Так как мы с вами?

— Как договаривались. В одиннадцать.

— В офисе не хотелось бы.

— В кафе. Знаю один очаровательный подвальчик.

— Но…

— Я же вас приглашаю.

Приглашает так приглашает. На зарплату опера в таком ли ко дорогом городе, как Москва, можно ходить только по булочным.

Подвальчик был уютный и почти пустой. Мы устроились в углу. Вышколенный официант в косоворотке и красных шароварах подскочил к нам.

— Вам что? — спросил меня Кандыба.

— Кофе. Покрепче, — сказал я. Завтракать после завтрака — это слишком.

— Ясно. Кофе. Стопочку коньяку… А мне — как всегда. Официант удалился и вскоре появился с подносом. На подносе был кофе, стопка коньяка — это мне. А для Кандыбы — стограммовик водки и небольшой, аккуратненький, соленый, а не какой-то маринованный, огурчик.

— Привычка, — сказал Кандыба, добро глядя на натюрморт — запотевшая рюмка и огурчик. — Уже пятнадцать лет с утра — стопка и огурчик. Знаете, помогает.

— Рецепт старый, — усмехнулся я.

— Ну, со встречей, — он поднял рюмку.

Я проглотил коньяк. Часть его махнул в кофе.

— Слышал о ваших успехах, — сказал Кандыба, перекусив огурец пополам и сжевав его. Челюсти его работали мощно, им бы перекусывать металл, а не жалкий огурец.

— Вы имеете в виду Горюнина?

— И его команду.

— А вы откуда знаете?

— По телевизору показывали. Да и слухи уже разошлись. Большая шайка?

— Четыре человека. Всех взяли…

Действительно, вчера мы задержали последнего ворюгу — Баклана. Он пришел в палату, где его ждали не подельники, а оперативники. Колоться он отказывается принципиально. Уперся — ничего не выжмешь.

— Говорят, нашли краденое, — Кандыба вопросительно посмотрел на меня.

— Не все.

— Много недосчитались?

— Трех картин. Саврасов, Поленов, Клевер.

— Так, — он прикрыл глаза и неожиданно оттарабанв сюжет каждой. — Так?

— Так.