Заворачивая на Первомайскую, услышал он зазывный голос Зыкиной: «Огурчики соленые, капустка квашеная — весь город обойдете, дешевле не найдете!». Зыкина поначалу его тоже не признала, а когда пригляделась, глаза выпучила, запричитала:
— Господи! Да неужто Сын полка?! Живой! Надо же, живой! А мы тебя похоронили давно. Когда «скорая» приехала, доктор и пульс тебе щупал и дыхание проверял — никаких, сказал, признаков жизни. А ты, оказывается, оживел. Во медицина наша дает! Товарка-то моя, твоя зазноба, поспешила, значит, отпеть тебя. Шибко она горевала. Перед отъездом в храм ходила, свечку поставила и записочку за твой упокой подала. Спрашивала еще у меня, как правильно имя твое написать, у них-то у хохлов Николаев Миколами кличут.
— Так, выходит, уехала Надежда Прокоповна? — не удержал вздоха Сын полка.
— Уехала, уехала, — словно обрадовавшись, затараторила Зыкина. — К Покрову торопилась домой успеть. У них там, вроде, это Престольный праздник…
Ноги сами привели его на вокзал. Транзитный Владивосток — Харьков по расписанию должен был прибыть через три часа. Стаканыч, помнится, говорил, что теперь, чтоб попасть на Украину требуется иметь то ли какой-то вкладыш, то ли талон специальный. Но у него же в паспорте четко записано: украинец. А раз так, обязаны хохлы пропустить его на родину.
И Сын полка легким пружинистым шагом, как когда-то выходил на ринг, направился к кассе дальнего следования.