Букет прекрасных дам

Водовозову не пришлось годами сидеть в Бутырском изоляторе, ожидая суда. Он недолго спал на жестких нарах в окружении не слишком приятных сокамерников. Избежал Лев Яковлевич и самого судебного разбирательства. Он не сидел в железной клетке, слушая показания свидетелей и разглядывая сквозь прутья тех, с кем совсем недавно играл в бридж. Нет, вечному баловню судьбы опять подфартило. Профессор скончался в самом начале заключения, просто умер от сердечного приступа, ночью, причем так мирно и тихо, что его сокамерники обнаружили труп только к обеду.

Естественно, дело закрыли, наше государство считает, что смерть списывает все, и не осуждает умерших.

Спустя несколько дней после кончины Водовозова по московским салонам, где только и делали, что обсуждали происшедшее с профессором, змеями поползли слухи. «Ах, — закатывали глаза дамы, — мы так и знали! Левушка не виноват. Честнейший, благороднейший человек! Его оклеветали, и вот он покончил с собой!»

Пару раз Николеттины подружки пытались узнать у меня правду, но я ловко увиливал в сторону. Честно говоря, меньше всего хотелось вспоминать всю историю про хозяина «Ванильного зефира». Именно так: «хозяин „Ванильного зефира“», называю я его теперь. Язык не поворачивается сказать «Лев Яковлевич». С этим у именем у меня связаны самые теплые воспоминания: оловянные солдатики, тихий, ласковый смех и фраза: «Ваняша, не позволяй себя обижать». Конечно, я понимаю, что профессор совершил преступление, но… ничего не могу с собой поделать. Льва Яковлевича Водовозова люблю до сих пор, а хозяин «Ванильного зефира» вызывает у меня омерзение. Иногда, ночью, когда лежу без сна, я задаю себе вопрос: стоило ли будить спящую собаку? Потом в голову приходит иная мысль: на что способен человек из-за денег? Как выяснилось, на многое. У меня была когда-то любовница, Лена Приходько, которая частенько говорила:

— Для меня лучшие цветы — деньги.

Вот и для Льва Яковлевича купюры, хрустящие бумажки заменяли все.

Элеонора выздоровела. Моя хозяйка в очередной раз обманула смерть. Никаких разговоров о трагических событиях, происшедших с близкими, она не ведет. Словно и не случилось ничего. Но я знаю, что в ее душе нет покоя.

На могиле Раи появился шикарный памятник из белого мрамора, привезенный из Италии. Зоя и Анна Ивановна съездили на кладбище, а потом долго о чем-то говорили в кабинете у Норы. Насколько я знаю, Элеонора купила им хороший дом в Красномосковске, и обе тетки переехали туда. Зое больше нет необходимости терпеть притесняющих ее родственников из-за боязни остаться в старости голодной. Нора дает ей деньги.

Рита долго лечилась. Нора созвала лучших специалистов, и девушку в конце концов поставили на ноги. Но это уже не прежняя Маргоша. С нее словно ветром сдуло шелуху эгоизма. Риточка притихла, по компаниям больше не шляется и усиленно налегает на учебу.

Пару дней назад мы были на кладбище. Маргоша положила к памятнику цветы и сказала:

— Ужасно просто, на фотографии она вылитая я, не находишь, Ванечка?

Я кивнул. Рита постояла пару секунд молча и тихо добавила:

— Мне теперь придется жить за двоих, а это очень большая ответственность, надо стать серьезней.

Я вновь кивнул. Хорошо, что Риточка поумнела, жаль только, что за науку пришлось заплатить столь высокую цену.

Лариса Федотова оправилась от инсульта, и мы никогда больше не встречались. Неля Малышева скончалась от ожогов.

Николетта по-прежнему устраивает файф-о-клоки и журфиксы. Элеонора вдвое увеличила мою зарплату, и маменька чувствует себя прекрасно.

Люси…

Девушка позвонила мне и опять попросила сводить ее в «консерваторию». Я, до сих пор спокойно помогавший ей обманывать Розу, неожиданно обозлился:

— Все ездишь к этому Севочке? Омерзительная личность!

Люси оторопела:

— Почему?

И тут меня словно прорвало. Я открыл рот и вылил на голову Люси все, что знал о «великом» писателе.

— Неправда, — решительно отрезала девушка.

— Хочешь убедиться лично?

— Да, — твердо сказала подруга.

— Ну тогда сообщи своему Ромео, что заболела и не придешь на свидание. Голову даю на отсечение, он решит использовать свободное время и пригласит приятно провести вечерок какую-нибудь дамочку из другого состава.

Люси гневно фыркнула и швырнула трубку.

Вечером, около семи часов, мы устроились в засаде возле метро «Первомайская».

— С чего ты взял, что Сева придет сюда на свидание? — нервничала Люси.

— Мне так кажется.

— Глупости!!!

— Подожди, дорогая, — спокойно сказал я и, вынув пачку «Мальборо», спросил: — Ты разрешишь?

— Дай сюда, — велела Люси и вытащила сигарету.

— Ты куришь? — изумился я, поднося ей зажигалку. — С каких пор?

— С сегодняшнего дня, — сердито ответила она, неловко затянулась и мигом закашлялась. Я отобрал у нее сигарету и затушил в пепельнице.

— Что за дурь пришла тебе в голову?

Люси гневно сдвинула брови, раскрыла было рот, чтобы достойно мне ответить, но тут прямо перед нами припарковалась сверкающая иномарка. Из нее вылезли мерзкий Сева и расфуфыренная дамочка. Начались объятия и поцелуи.

— Ну, убедилась? — спросил я.

Люси кивнула. Ее глаза начали медленно наполняться влагой.