Бухенвальдский набат

Это было в пересыльной каторжной тюрьме города Галле. Меня, Якова и кого-то еще втолкнули в большую общую камеру. Около двери сидели и стояли более двадцати заключенных. Тут находились люди в добротных, но помятых костюмах и шляпах и оборванцы, вроде нас. Камера почему-то была перегорожена скамейками. Причем в первой ее половине, у дверей, оставалось такое маленькое пространство, что даже сидеть на полу всем сразу было невозможно. Другая, большая часть камеры, была почти пуста. В ней ней свободно разгуливали, дымя сигаретами и громко разговаривая, человек пятнадцать: все

– сильные, крепкие, и все – в красных штанах.

«Вот так дело, —думал я, —и в тюрьме есть какое-то разделение».

Рядом тихонько разговаривали русский и поляк, Русский старался говорить по-польски, а поляк – по-русски, и оба помогали себе жестами и мимикой. Я понял, они возмущаются порядками в тюрьме, и подлил масла в огонь:

– А что это, братцы, здесь так тесно, а там красноштанные свободно разгуливают?

Поляк так и встрепенулся:

– О русский, о том не говори. Это – немецкие бандиты. Они есть reich deutsche – государственные немцы. У них права и в тюрьме. С ними говорить и спорить нельзя – убьют. Им все можно…

Покачал я головой, посидел в молчании, а потом опять говорю:

– Давайте-ка, товарищи, потесним их. Скамейки отбросим и займем всю комнату.

Смотрю, некоторые придвинулись ко мне. И Яков здесь же. Начались переговоры на разных языках: на русском, чешском, польском, сербском. Ко мне протиснулся могучего сложения чех.

– Ты верно сказал. Пойдем на драку. Ты начинай, а мы будем с тобой.

Я поднялся с пола, почувствовал, что за моей спиной встали обозленные, готовые на все люди: Крикнул:

– Убрать! – и пнул ногой одну из скамеек.

Что было потом – не все помню. Поднялся крик, в воздух поднялись здоровенные кулаки, полетели скамейки, замелькали разъяренные лица. От ударов по голове и «под ложечку» я первым пал в этой кулачной битве и был завален «павшими».

Трудно сказать, кому досталось в драке больше, но скамьи были убраны, камера не перегораживалась. Победителей потом избивали тюремные надзиратели, но мы посматривали друг на друга торжествующе…

Тогда я первый раз принимал участие в драке с бандитами и с тех пор знал, что произвол уголовников можно ограничить, если подняться против них решительно и дружно. Надо сказать, что меня как зачинщика никто тогда не выдал…

Мы с Яковом, смеясь, вспоминали подробности. Валентин тоже смеялся, а потом сказал очень серьезно и строго:

– Учтите, Иван Иванович, с вами я на все пойду. На любое дело!..

А Яков добавил:

– Я тоже, Иван Иванович, как тогда в Галле…

Глава 3. Ищи человека!

– Зайди ко мне, Иван, нужно поговорить, – сказал по-русски блоковый.

Когда зашел к нему в закуток за одеялом, он сообщил:

– Завтра ваша партия будет переведена в Большой лагерь. Там погонят на работу. От охранников милостей не ждите. Могут и убить, будто при попытке к бегству. А такие наказания, как порка на «козле» или подвешивание за связанные руки или ноги – это дело обычное. Ты этого режима не выдержишь. Мы говорили с Гансом и решили: ты в Большой лагерь не пойдешь, будешь жить здесь, будто еще не прошел карантина.

Это для меня неожиданно. На блоке уже несколько дней только и говорили о переводе в Большой лагерь. Яков, Валентин и я уговорились, что сделаем все возможное, чтобы быть вместе. Я призадумался: как же поступить?

– А что будет с тобой, если охрана обнаружит, что я у тебя пребываю? – осторожно спрашиваю старосту.

Блоковый махнул рукой:

– Будем надеяться, что этого не случится. Здесь у меня везде свои люди, они не выдадут. В случае чего предупредят…

– Но ведь блокфюрер может просто заприметить меня и дознаться, и тогда тебе капут.

Меня удивил его беспечный тон:

– Блокфюрер бывает у нас не чаще, чем два раза в сутки, да и то в барак не входит – боится заразы… А кроме того, здесь все рискуют, без этого и дня не проживешь.

Я начинаю все больше и больше понимать неписаные законы Бухенвальда. Наверное, сам на его месте так же бы поступил, но его предложение принять никак не могу.

– Спасибо за заботу, – говорю, – я пойду со всеми в Большой лагерь. Не хочу держать тебя под угрозой, а главное – со мной товарищи. Мы должны быть вместе. Да и там, в Большом лагере, наверное, найду знакомых или обзаведусь новыми. Пойми, не могу остаться…

Блоковый долго, удивленно смотрел на меня, потом раздумчиво проговорил:

– Я, наверное, понимаю тебя, Иван. Нельзя думать только о собственной шкуре. Иди в Большой лагерь. Несколько человек я могу направить в 41-й блок, там старостой Вальтер, хороший человек, коммунист. Ты будешь у него…

Мне нужно благодарить его за такую заботу и покровительство, а я стою, переминаюсь. Как попросить за Якова и Валентина, чтобы их тоже направили в 41-й блок. Староста словно догадался, чего я хочу, говорит:

– Больше ничего, Иван, не могу сделать. К Вальтеру пойдут самые слабые.