Буковый лес

– Это – моя дочь! – И все, весь стол мужиков рассматривали её, улыбались и говорили счастливому отцу:

– О! Какая красивая! Кормара инэ! (У неё классная фигура!)

И недоделанный отец совершенно не стеснялся, что все эти сидящие мужики и бабы оценивающе рассматривали фигуру его родной дочери, называют её «кормой» и говорят, что она, видимо «корма» хорошая! И мать «кормы» тоже улыбается, и не бежит и не кричит по улице, чтоб вызвали скорую из «психушки», потому что «её муж сошёл с ума»!

Что-то в этой самой Греции происходило странное. Может, не было в учении Аристотеля – древнего, как мир, грека и вообще отца всех греков написано, что «женщина – это всего лишь инкубатор для вынашивания живых существ». Что она – «недочеловек», созданный для службы у мужчины, для его комфорта и благополучия. Короче, что-то среднее между телевизором, жареной свининой и пивом. Её родной Город о-о-чень хорошо вник в учение этого самого гениального Аристотеля, так вник, что через века «выныкнуть» не смог, или несхотел, потому, как оно оказалось удивительно созвучным с моральным обликом Города.

Зато Греция сама давно похоронила это уродское «ученье» и живёт в своё удовольствие. Девчонки эти, официантки – дочери хозяев наряжались в короткие шортики и прозрачные майки, а когда им оставляли «чаевые» – брали их! Они брали у чужих мужчин деньги! А за что, спрашивается, он эти деньги на столе оставил?! А-а-а-! Просто так? Да, конечно! Кто поверит? Значит, ему сто процентов понравилось, как хозяйская дочь вертит «кормой»!

Ха-ха! Кстати, о «ста процентах», так интересно: у них с Городе тоже употребляли в разговоре «сто процентов», то есть, обязательно. Однако, как оказалось позже, горожане вовсе не имели понятия о процентах, как о процентном соотношении. Они, оказывается, произносили это одним словом – «стапрацен», что означало – «всенепременно»!

Нет, ей явно нравилась Греция, ей очень нравилась Греция! Линде казалось, что она прямо физически вливается в греческий коллектив, в атмосферу балаганной радости и счастья. Всё ей чудилось сказочным, несерьёзным, нарисованным, и переживали греки не всерьёз, и ссорились, и страдали. Даже когда кто-то умирал, они не держали по десять дней в центре квартиры покойника, как в Городе, словно он уже стал привычным атрибутом квартиры, но хоронили на следующий же день, и «чёрное» вообще никто не носил, только в день похорон и самые близкие.

– Зои се сас! (Вам – жизнь!) – Желали друзья родственникам покойных.

Да и родственники особо не отчаивались. На похоронах стыдно плакать и рвать на себе волосы, это неприлично. Стараются как-то тихо друг друга успокоить, поддержать, рассказывают не очень смешные, но хорошие анекдоты, улыбаются, радуются встрече друг с другом.

– Что делать? – Говорят греки, – Всё в руках Божьих. Захотел и забрал раба своего, – и всё!

Замечательная, чудесная Греция! Такая замечательная компания, и совершенно замечательный этот Димитрис – Димитраки – Тркаки – Таки – Ки-И! И вообще, с ним замечательно! Во-первых, потому, что он её – Линду взял на работу, во-вторых, они стали друзьями. Денег он почти не платил, но друзьями они стали.

– У неё, – рассказывал он Линде про свою жену, – вот здесь, – он показывал чуть ниже талии по бокам, – торчали вот такие две кости, а живот был не плоский, а вогнутый внутрь. Прямо, казалось, желудок просвечивает. Такая фигурка была. Я ещё, чтоб было красивей, когда она ложилась спать, просил её надевать белые короткие носочки! Аа-ах! Ты такое не видела! Когда она лежала на спине, у неё даже места для сисек не было! Узкая-узкая. Вот такая была красавица! – Такис сладострастно вытягивал шею вперёд и вверх, и она становилась похожей на плохо бритую индюшачью, – А что теперь?! Всё недовольна, что я с ней мало сексом занимаюсь. А, я не могу! Просто не могу себя заставить! Растолстела она после третьего ребёнка, кто ей виноват?! Кто, я спрашиваю?! Ты её видела?!

– Конечно! – Презрительно соглашалась Линда, – Ужас, а не женщина!

– Вот только ты меня понимаешь! – Такис был готов разрыдаться от умиления.

Линда тоже. Но от жалости к Верке.

Верка была похожа на мешок с костями, не очень туго обтянутый кожей. Пожелтевшее от загара, но, видно, очень бледное лицо выдавало в ней хроническую анемию не фоне какого-то другого жуткого системного заболевания. Эдакая маленькая старушечка с тощим пучком посекшихся волос на затылке.

Вот не повезло Такису с растолстевшей Веркой. Вот жил бы он в Городе вместе с нами! Ого! Он бы вообще при своих деньгах мог жениться на любой пятикласснице, лишь бы пришёл официально и культурно, в костюме чёрном свататься, и с папой бы очень уважительно разговаривал. Женился бы сперва, и на других смотрел бы потом, сколько заблагорассудится: с головы до ног, с ног до головы, останавливая взгляд на груди, и прижимался бы к впереди стоящей в очереди в магазине тоже сколько хотел. Теперь вот, бедный, на всю жизнь повязан с «толстой» Веркой.

Классно сидим!

С визгом отпихнув чужую руку, Линда нырнула в сок от помидоров своей собственной хлебной мякушкой.