Булгаков

Вместе с тем "потомок запорожцев" наделен и комическими чертами. Его поход по Парижу в подштанниках - реализация мысли Хлестакова из гоголевского "Ревизора" (1836) о том, чтобы продать ради обеда штаны (с этим персонажем героя Б. роднит и безудержная страсть к карточной игре). Константинопольское же предприятие Чарноты - изготовление и продажа резиновых чертей-комиссаров, ликвидированное, в конце концов, за две с половиной турецкие лиры, восходит к рассказу Романа Гуля (1896-1986) в книге "Жизнь на фукса" (1927), где описывался быт "русского Берлина". Там бывший российский военный министр генерал от кавалерии Владимир Александрович Сухомлинов (1848-1926) "занимался тем, что делал мягкие куклы из кусков материи, набитых ватой, с пришитыми рисованными головами. Выходили прекрасные Пьеро, Арлекины, Коломбины. Радовался генерал, ибо дамы покупали их по 10 марок штуку. И садились мертвые куклы длинными ногами возле фарфоровых ламп в будуарах богатых немецких дам и кокоток. Или лежали, как трупики, на кушетках бледных девушек, любящих поэзию". Бизнес генерала Чарноты в Б. гораздо менее удачен, ибо его "красных комиссаров" турецкие дамы и любящие поэзию девушки не желают покупать даже за ничтожную сумму в 50 пиастров.

Прототипов имеют и второстепенные персонажи Б. По свидетельству Л. Е. Белозерской, Крымов "не признавал женской прислуги. Дом обслуживал бывший военный - Клименко. В пьесе - лакей Антуан Грищенко". Не исключено, что прототипом был Николай Константинович Клименко, писатель и драматург, оставивший, в частности, интересные воспоминания о другом писателе-эмигранте Илье Дмитриевиче Сургучеве (1881-1956). Вероятно, В. П. Крымов, взяв к себе Н.К.Клименко, таким образом оказывал ему вспомоществование. По иронии судьбы Булгаков наградил Антуана Грищенко в Б. косноязычием и забавной смесью "французского с нижегородским".

Буденновец Баев, командир полка, - это олицетворение упоминаемого Александром Дроздовым в "Интеллигенции на Дону" красноармейского штыка, смерть от которого грозила всем тем, кто прекращал стремительный бег к морю и дальше. В первой редакции Баев прямо обещал монахам: "я вас всех до единого и с вашим седым шайтаном вместе к стенке поставлю... Ну, будет сейчас у вас расстрел!", - целиком уподобляясь искреннему поклоннику казней среди белых полковнику маркизу де Бризару, счастливо объявлявшему: "Ну, не будь я краповый черт, если я на радостях кого-нибудь в монастыре не повешу" (черта напоминает и буденновец). Слово "шайтан" в лексике красного командира подчеркивало азиатское происхождение Баева, намеком чему служит и его фамилия. При последующих переделках Булгакову пришлось образ красного командира существенно смягчить и облагородить, освободив от азиатских, варварских черт. Баев больше не обещал устроить в монастыре расстрел, а укрывшемуся под попоной в облике беременной Барабанчиновой Чарноте даже бросал сочувственно: "Нашла время, место рожать!"

Фантастические тараканьи бега позаимствованы Булгаковым из рассказов Аркадия Аверченко (1881-1925) в сборниках "Записки простодушного" (1922) и "Развороченный муравейник. Эмигрантские рассказы" (1927) (рассказ "Константинопольский зверинец"), а также из повести Алексея Николаевича Толстого (1882/83-1945) "Похождения Невзорова, или Ибикус" (1925). По свидетельству Л.Е.Белозерской, на самом деле никаких тараканьих бегов в Константинополе не было. Однако есть доказательства того, что "тараканьи бега" в Константинополе все-таки существовали. Журнал "Зарница", издававшийся находившимися в галлиполийском лагере военнослужащими армии Врангеля, сообщал в номере от 8-15 мая 1921 г.: "Закрыли с 1 мая лото... Теперь открыли тараканьи бега". По некоторым позднейшим свидетельствам, идея "тараканьих бегов" принадлежала кинопромышленнику эмигранту А.И. Дранкову. Тем не менее Булгаков, скорее всего, основываясь на словах своей второй жены, полагал, что "тараканьи бега" - это литературная фантазия, а не реальный факт из жизни русских эмигрантов в Константинополе.

В Б. вертушка тараканьих бегов с "тараканьем царем" Артуром становится символом эмигрантского Константинополя - "тараканьего царства", бессмысленности закончившегося эмиграцией бега. Из этого царства вырываются те, кто не желает, уподобляясь тараканам в банке, вести безнадежную борьбу за существование, а пытается обрести смысл жизни - Голубков, Серафима и Хлудов.