Булгаков

"Да что ж это такое? Мне нету отдыху, мне нет покоя, мне негде душу отвести! Пришел сюда, чтоб отдохнуть... и вот сперва один надоедало поит меня гнуснейшим суслом... потом является какой-то зверь из бездны и дерзости мне говорит. А я ведь тоже человек, и у меня неврастения... (Плачет.)" Еще бездарнее были патетические добавления, сделанные во второй редакции:

"ХОР. Если ж погибнуть придется нам в этот час боевой...

МИХАЙЛОВ. Полки республики! Полки республики!

ХОР (в отдалении). Новых придут миллионы, станут в незыблемый строй.

МИХАЙЛОВ. В честь годовщины третьей воскликнем: Крым будет наш!

ХОР. Крым будет наш!

МИХАЙЛОВ. Оставим же память в столетьях! Войска! Войска республики, вперед!

КОМАНДАРМ и КОМКОННОЙ. Через Сиваш!"

Несомненно, Булгаков сознавал полную никчемность своего "революционного" либретто. Поэтому в дневнике жены и в булгаковской переписке не найти никаких следов попыток драматурга добиться постановки Ч. м. или огорчения по поводу того, что оно так и не было принято. А ведь за другие либретто - "Рашель", "Минин и Пожарский" и "Петр Великий" Булгаков переживал и делал все возможное, чтобы увидеть их на сцене.

"ШАНСОН Д'ЭТЭ" ("Песнь лета" - фр.), фельетон. Опубликован: Накануне, Берлин - М., 1923, 16 авг. Ш. д'Э. рассказывает о дождливом московском лете 1923 г., однако главным для Булгакова здесь является изображение "примет нэпа" в московском быте. В образах студентов-лоточников, которым изучение учебника "Исторического материализма" Н. И. Бухарина не мешает бойко торговать, скрыта ирония. Писатель смеется над марксистской догмой об отмирании товарно-денежных отношений, вступающей в противоречие с живой жизнью. Вместе с тем сопутствующая нэпу дороговизна явно не нравится Булгакову, как и большинству москвичей. Поэтому объектом сатиры становятся "пейзане" (крестьяне) подмосковных мест, дерущие втридорога с приезжих дачников. Безудержная нажива осуждается автором Ш. д'Э., не любившим социализм, но отнюдь не идеализировавшим капитализм. Булгаков приветствует наведение новой властью порядка на улицах города, пусть даже системой штрафов, и оздоровление быта за счет свободы торговли, но настаивает: "Книжке - время, а торговле - час". Не столько в нэпе, сколько в освоении народом культуры, книжного знания писатель видел залог благополучия страны.