Булгаков и княгиня

Пока успокаивали Лиз, пока все рассаживались по местам, самое время было подобраться к Полю, чтобы расспросить, что там с моим романом. Вот только смущало присутствие Элен, его невесты. Довольно рослая блондинка, под стать здешним танцовщицам, не слишком привлекательная на мой вкус, но что ещё более важно – я сразу же терялся под её взглядом. Наверное, так смотрит владелец шикарного авто на продавца хот-догов на улице Чикаго или же в Нью-Йорке. Взгляд то ли презрительный, то ли пронзающий тебя, словно бы ты не человек, а некое бестелесное создание, фантом – стоит на тебя подуть, и улетишь ко всем чертям со всеми твоими вопросами и никому не нужными, бездарными романами! Я даже подумал, а стоило ли приходить сюда, чтобы убедиться в почти что очевидном. Да, здесь была своя жизнь, а я, явившийся из прошлого, был явно не нужен никому…

– Ах, как я жалею, что так поздно родилась! – вдруг говорит Марина.

Вот как! Это, конечно, было лестно для меня. Марина, как всегда, права. Ведь если бы не разница в возрасте, всё могло быть по-другому…

– Но разве нам с тобой так плохо сейчас? – недоумеваю.

Смеётся. Что же тут смешного? Прижалась в моему плечу и шепчет:

– Успокойся. Мне кроме тебя никто не нужен. Я – о другом. А дело в том, что в Сен-Жермен-де-Пре, неподалёку от Сорбонны есть одно место, джазовый клуб. Мы частенько там бываем. Кстати, тебе нравится джаз?

Не знаю, что и сказать. За те несколько месяцев, что мотался по Москве, мне приходилось слышать разговоры о джазе, но не более того. Моё увлечение музыкой в прошлой жизни ограничилось вокалом – колоратурное сопрано, бас, баритон… А что если джаз – это музыкальное воплощение кубизма? Уж так мне не хотелось при Марине попасть впросак, что промычал невнятное:

– Зависит от того, кто исполняет…

– Так ведь и я о том! – воскликнула Марина. – Ты знаешь, какие музыканты там играли лет двадцать, тридцать назад? Луи Армстронг, Дюк Эллингтон, Майлз Дэвис… Да всех не перечислить!

– Вот ты о чём…

Я слегка обескуражен ещё и потому, что никогда не слыхал таких имён. Но тут интереснее совсем другое – что было бы, окажись я в Париже четверть века назад и будь соответственно моложе? Наверняка приударил бы за Алекс – Марина говорила, так зовут её мать… О, Господи! Ну что за мысли, что за дикие слова! Надо полагать, это нынешняя молодёжь на меня влияет. Тут ничего не поделаешь. У каждого приятного явления есть оборотная сторона.

– А знаете, – говорит Марина. – Давайте-ка поедем в «Бильбоке»!

– Отличная идея! – подхватывает Поль. – Я тамошнюю музыку просто обожаю.

– Да, да! Поль с детства мечтал жениться на мулатке, – брезгливо замечает Элен. – Она в этом подвале уже лет пятьдесят поёт.

– Ах, милая, не будь занудой! – восклицает Поль, с улыбкой прижимая к себе будущую супругу.

Ну что ж, я буду только рад, поскольку уже невмоготу это терпеть, от многоцветья в глазах рябит, а длинноногие девки с натренированными мышцами большой симпатии у меня никогда не вызывали…

Джазовый клуб «Бильбоке» располагался недалеко от Сены, на углу улицы Сен-Бенуа и улицы Аббей. По сути, это три небольших зала, расположенных один над другим, с эстрадой на среднем ярусе. Войдя туда, я сразу же окунулся словно бы в другой, прежде неведомый мне, недоступный мир. Чёрные, красные тона, жёлтый приглушённый свет и волшебные, чарующие звуки. Крохотная эстрада едва вместила рояль и несколько соединённых вместе барабанов. Сбоку прилепился контрабас. И все – пианист, контрабасист и тот, за барабанами, были черны как антрацит. Прежде я таких лишь в цирке «шапито» встречал. Причём все трое, не отрывая рук от инструментов, с каким-то жутким, немыслимым восторгом взирали на Неё. Это была Она, та самая мулатка, я тут же догадался. Но как она пела! Как! Это надо слышать!

Она пела так, что все оперные дивы, а я за свою жизнь их немало повидал, вдруг, окажись они здесь, съёжились бы до размера клавиши на том рояле, а после стремглав бежали от позора, что называется, куда глаза глядят. Глаза же тех, кто находился здесь, никого не замечали – только эта певица на крохотной эстраде, богиня и властительница, фея, обольстительница, девка с Пляс Пигаль, убитая горем женщина и заботливая мать, поющая колыбельную у кроватки сына… И тут же, тут же раздавались пронзительные крики, которые бывают только в ночь любви. Так может петь только она!

Блюз сменялся блюзом, дальше – знаменитый стандарт «Take five». И «Караван» – вершина джазового искусства! Если бы не Марина, я так бы и прожил жизнь, даже не догадываясь, что может быть такое.