Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова

Я распаковал один из свёртков, которые мне достались от полковника Э.Хлысталова. В нём оказалась переписка доктора Н.А. Захарова, лечещего врача Булгакова, и филолога, булгаковеда Всеволода Ивановича Сахарова.

Я бегло ознакомился с драгоценным эпистолярием.

Москва, 19 мая 1967 года

доктору НА. Захарову

Уважаемый Николай Александрович!

Недавно получил Ваше письмо. Оно растревожило мою душу. Что ж, придется идти до конца. Письмо заставило меня усомниться в верности некоторых моих взглядов, вновь задуматься над вопросом о сущности человеческой природы. Что отделяет каждого из нас как особь от окружающего мира? Разве не плоть? Или на протяжении долгих лет я как врач просто-напросто тешил себя иллюзией, что это так?

Я мало знаю Вас, уважаемый доктор. Любовь Евгеньевна Белозерская писала мне о Вас и Вашем методе лечения, когда Вы двадцать восемь лет назад, еще до смерти Булгакова, лечили Михаила Афанасьевича, особо отмечая заботу, которой вы окружили нашего дорогого друга в последние шесть месяцев его жизни. Спасибо Вам за информацию, о которой я настойчиво взывал к Вам. Я, наконец-то, получил от Вас эксклюзивные сведения о последних месяцах жизни и смертельной болезни Булгакова. Должен принести Вам свои извинения за то, что не ответил тотчас. Вы интересовались, как я понял, не только фактами жизни Булгакова, с которыми я в достаточной степени знаком и которые теперь доступны каждому, благодаря тому, что были изложены в кратком опусе его друга и единомышленника П.С. Попова в «Биографии М.А. Булгакова». И, конечно же, мной, спустя двадцать семь лет после смерти Булгакова, поскольку ярки были мои личными впечатления о Вашем знаменитом пациенте и другие подробности…

Вы спрашивали, что мне известно о сновидениях Булгакова, о его пристрастиях, а также о дневниках, которые Булгаков вёл. Такой информацией я располагаю, но в очень ограниченных масштабах. Строго конфиденциально она была доверена мне госпожой Белозерской почти что треть века спустя после его ухода. Однако до сих пор я считал, что не имею права делиться ею с кем бы то ни было. Даже несравненная супруга Елена Сергеевна, сестра Бокшанской, мало во что была посвящена. Елена Сергеевна знала лишь о том, чему сама была свидетельницей. И уж, конечно, она никогда не была посвящена в доподлинности смертельной болезни Булгакова.

С низким поклоном,

Профессор Всеволод Иванович Сахаров

Москва, 27 мая 1967 год

В.И. Сахарову

Уважаемый Всеволод Иванович!

Возможно, причины моей сдержанности будут Вам, товарищ Сахаров, более понятны, если скажу, что я человек самый заурядный, умеренных способностей, а по мнению окружающих, несколько старомодных взглядов на жизнь. Мои годы говорят сами за себя. Уважаю закон и порядок и считаю, что меня можно отнести к людям с уравновешенным характером и устойчивыми нравственными принципами. Всегда старался быть хорошим мужем для своей жены – чудесной женщине редкой доброты и благородного происхождения. Тешу себя надеждой, что соответствовал званию врача и внес достойный вклад в медицину. И мне вовсе не хотелось бы, чтобы размеренный ход моей жизни, которого я неукоснительно придерживался, мог быть нарушен некой иррациональной силой. Той силой, природа которой нам не вполне ясна.

Кстати, после кончины Мастера, спешного вскрытия и немедленной кремации его тела я засомневался в реальности поставленного диагноза Михаилу Булгакову. Получался парадокс, выводивший из себя тем, что мы, аллопаты, не в состоянии вылечить своего пациента. Принимая во внимание страдания, которые Булгаков испытывал в последние месяцы жизни, и несомненное помрачение рассудка – то есть симптоматику, которую Вы так подробно изложили в своем недавнем письме ко мне, неудивительно, что Мак (я привык называть Булгакова этим домашним именем) столь желчно отзывался о тамошних врачах и выбранном курсе лечения. Быть может, Вам послужит утешением то, что Мак ненавидел врачей вообще (за их неспособность исцелять), за исключением моей персоны. Вероятно, я оставался другом Булгакова только потому, что мне никогда не доводилось лечить его. Честно говоря, я только присутствовал для некоего медицинского консилиума, а пользовали его другие эскулапы и посланцы от медицинской науки.