Булгаков

Я ему ответил, что эта тема у меня давно уже в голове, что я намереваюсь ее делать, но тут же сообщил, что Вы ее уже упомянули в числе тех, среди которых ищете Вы и, что если Вы захотите осуществить Петра, я, конечно, буду писать либретто для Вас.

Итак, желаете делать Петра или хотите остановиться на чем-нибудь другом, насчет чего мы с Вами можем подумать?

Если Петра не хотите, я скажу Петунину, что Петр свободен, а так как я все равно либретто это, полагаю, буду делать (если Большой примет тему), то пусть он сговаривается с Большим, пробует, тем более что он строит свои надежды на этой опере».

16 февраля 1937 г. Асафьев ответил: «Вкратце: о работах с Вами. Петра обязательно со мной. Я подбираюсь к нему давно и не хотел бы ни его, ни Вас уступить кому-либо. Затем, с Вами же намерен делать Хаджи Мурата (тоже давно облюбовываю и с ужасом услышал, как Керженцев (тогдашний глава Комитета по делам искусств. — Б. С.) назвал эту тему для оперы в числе желанных: я его умолял никому ее не выдавать). И, наконец, в третью очередь (с Вами же) 1812 год по наметке трагедии А. С. Грибоедова… Если останусь жив, непременно сделаю эти три вещи».

Впервые работа над П. В. зафиксирована в дневнике Е. С. Булгаковой 15 июня 1937 г. (в черновиках начало работы над либретто помечено 7 июня 1937 г.): «М. А. работает сейчас над материалом для либретто «Петр Великий». Сегодня мы как раз говорили о том, как бы уберечь ему эту тему. Чтобы не вышло того, что с «Пугачевым». Миша придумал несколько месяцев назад эту тему для либретто, предложил Самосуду (главному дирижеру и художественному руководителю Большого театра Самуилу Абрамовичу Самосуду (1884–1964). — Б. С.). Тот отвел. А потом оказалось, что ее будет писать композитор Дзержинский — очевидно, со своим братом-либреттистом. Вот что делают с Мишей!» Над текстом П. В. Булгаков трудился все лето. О своей работе над либретто он сообщил Асафьеву и предложил тому писать музыку. Об этом говорится в недошедшем до нас письме, на которое композитор ответил 4 июля 1937 г.: «Насчет «Петра» не только не остыл, но безумно рад Вашему известию и готов взяться за работу в любой момент. Урывками, правда, но часто, все время, когда есть свободные часы, заглядывал в материалы по «Петру», пособрав их у себя порядком, поэтому я в «курсе дела». Значит, если Вы, милый, чуткий и добрый человек, хотите доверить оное либретто еще раз мне мне, не только как мне, но и отверженному композитору, на которого гневается музыкальный Юпитер (как античник, я не помню, гневался ли олимпийский Юпитер на тех, кого он сам обижал!), я могу только от всей души вас благодарить. Только большая серьезная волнующая меня работа может поднять меня из состояния глубокой грусти, в какое меня загнали. Но ведь Комитет вычеркнет меня как композитора с обложки Вашего либретто? Или лучше написать и музыку, а потом уж преподнести все вместе?! Ну, Вам виднее, а я с нетерпением буду ждать либретто и еще Ваших писем, хотя и кратких». У Булгакова не было оснований сомневаться, что добрые слова, сказанные Асафьевым в его адрес, были искренними. Еще 2 июля 1937 г. жена драматурга занесла в дневник рассказ только что приехавшего из Ленинграда одного из булгаковских друзей — театрального художника Владимира Владимировича Дмитриева (1900–1948): «Вечером Дмитриев опять пришел, сидел до трех часов ночи. Он сказал, что они с Асафьевым много говорили о М. А. и решили, что М. А. необычайно высоко стоит в моральном отношении, что, — как забавно сказал Дмитриев, — другого такого порядочного человека они не знают. М. А. сделал свою гримасу — поджал губы, поднял брови, голова набок. Дмитриев дды!..»

21 августа 1937 г. Е. С. Булгакова занесла в дневник свои сомнения, связанные с П. В.: «М. А. сидит над «Петром». Не могу разобраться, не нравится мне эта вещь или я не люблю Петра. Вернее, конечно, последнее». А 22 августа, на следующий день, она зафиксировала первые тучи, начавшие сгущаться над либретто: «Зашла в дирекцию ГАБТ за Мишей, слышала конец его разговора с Самосудом… Трудно будет М. А. У Самосуда престранная манера работы, он делает все на ходу. Ничем не интересуется, кроме своих дел. Он обаятелен, но, конечно, предатель. Он явно хочет не пустить Асафьева на «Петра». М. А. волнуется, считая, что так поступать с Асафьевым нельзя».

1 сентября 1937 г. Булгаков закончил первую редакцию П. В., а 13 сентября — вторую. 16 сентября после безуспешных попыток заставить С. А. Самосуда прочесть П. В. драматург сдал текст в дирекцию Большого театра, а 17 сентября Е. С. Булгакова, согласно записи в ее дневнике, отвезла текст П. В. в Комитет по делам искусств для его председателя Платона Михайловича Керженцева (Лебедева) (1884–1940). 22 сентября она забрала его замечания на либретто в десяти пунктах, фактически ставившие крест на работе. Е. С. Булгакова отметила в дневнике: «Смысл этих пунктов тот, что либретто надо писать заново. Нет, так невозможно М. А. работать!» Керженцев указывал: