Булгаков

Все прошли в комнату и сели. Арендатор, развалясь в кресле, в центре. Личность его была примечательная, на язык несдержанная, особенно после рюмки-другой… Молчание. Но длилось, оно, к сожалению, недолго.

— А вы не слышали анекдота, — начал арендатор…

(«Пронеси, господи!» — подумала я.)

— Стоит еврей на Лубянской площади, а прохожий его спрашивает: «Не знаете ли вы, где тут Госстрах?»

— Госстрах не знаю, а госужас вот… (В анекдоте обыгран тот факт, что ОГПУ, как и его нынешняя наследница ФСБ, помещается в здании бывшего страхового общества «Россия» на Лубянской площади. — Б. С.).

Раскатисто смеется сам рассказчик. Я бледно улыбаюсь. Славкин и его помощник безмолвствуют. Опять молчание — и вдруг знакомый стук.

Я бросилась открывать и сказала шепотом М. А.:

— Ты не волнуйся. Мака, у нас обыск. Но он держался молодцом (дергаться он начал значительно позже). Славкин занялся книжными полками. «Пенсне» стало переворачивать кресла и колоть их длинной спицей.

И тут случилось неожиданное. М. А. сказал:

— Ну, Любаша, если твои кресла выстрелят, я не отвечаю. (Кресла были куплены мной на складе бесхозной мебели по 3 р. 50 коп. за штуку.)

И на нас обоих напал смех. Может быть, и нервный.

Под утро зевающий арендатор спросил:

— А почему бы вам, товарищи, не перенести ваши операции на дневные часы?

Ему никто не ответил… Найдя на полке «Собачье сердце» и дневниковые записи, «гости'» тотчас же уехали.

По настоянию Горького, приблизительно через два года «Собачье сердце» было возвращено автору…»

Обыск у Булгакова был проведен из-за начавшейся по принятому в конце апреля 1926 г. решению Политбюро кампании против сменовеховцев. В те же дни был арестован и на три года выслан за границу редактор сменовеховского журнала «Россия» И. Г. Лежнев (Альтшулер) (1891–1955), опубликовавший «Белую гвардию», а сам журнал был закрыт. Булгаков неоднократно пытался вызволить арестованные рукописи. 24 июня 1926 г. он обратился с прошением к председателю Совнаркома А. И. Рыкову (1881–1938) с просьбой вернуть изъятые во время обыска 7 мая 1926 г. два экземпляра повести «Собачье сердце» и три тетради рукописи «Мой дневник». 6 июля 1928 г. Булгаков выдал супруге Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова) (1868–1936) Екатерине Павловне Пешковой (1878–1965) доверенность на получение рукописей из ОГПУ, которые ему обещали вернуть, затем обращался с повторными просьбами об этом к заместителю председателя ОГПУ Г. Г. Ягоде (1891–1938), а позднее в том же месяце писал Горькому: «В 1926 году, в день генеральной репетиции «Дней Турбиных», я был в сопровождении агента ОПТУ отправлен в ОГПУ, где подвергся допросу. Несколькими месяцами раньше представителями ОГПУ у меня был произведен обыск, причем отобраны были у меня «Мой дневник» в трех тетрадях и единственный экземпляр сатирической повести моей «Собачье сердце»… Я подавал много раз прошения о возвращении мне рукописей из ГПУ и получал отказы или не получал ответа на заявления».

Судя по воспоминаниям Л. Е. Белозерской, Под п. был возвращен Булгакову во второй половине 1929 г. Неизвестный осведомитель ОГПУ 3 марта 1930 г. информировал: «Мих. Булгаков рассказывал о своих неудачах… Он обратился с письмом к Рыкову, прося о загр. паспорте; ответа не последовало, но — «воротили дневники» (в кавычках здесь — подлинные булгаковские слова. — Б. С.)». По свидетельству третьей жены писателя Е. С. Булгаковой, после получения дневника обратно Булгаков его уничтожил. Однако с рукописи в ОГПУ перед возвращением ее автору сняли машинописную и фотографическую копии, которые в 1989–1993 гг. были обнародованы органами государственной безопасности. 1 сентября 1933 г., начиная вести свой дневник, Е. С. Булгакова записала: «Сегодня первая годовщина нашей встречи с М. А. после разлуки (последовавшей в феврале 1931 г. по настоянию ее второго мужа Е. А. Шиловского (1889–1952). — Б. С.). Миша настаивает, чтобы я вела этот дневник. Сам он, после того, как у него в 1926 году взяли при обыске его дневники, — дал себе слово никогда не вести дневника. Для него ужасна и непостижима мысль, что писательский дневник может быть отобран».

Характерно, что в переписке Булгаков всегда называл рукопись своего Под п. «Мой дневник», хотя в фотокопии отчетливо видно, что это подзаголовок, а основное название — «Под пятой». Однако это последнее несло несомненный политический оттенок и было неудобно для цитирования в письмах Горькому и Ягоде.