Булочка (СИ)

Тут уже не боль, тут благой мат. Ты снова сворачиваешься в клубок, замерзаешь, тебя настойчиво возвращают к теплу, а затем… вновь наносят удар и так до тех пор, пока ты молча не выплакиваешь все слезы, и тебе не становится абсолютно все равно. Вскоре к равнодушию присоединяются острый язык и отменный сарказм со стебом. Начинаешь просто задевать и задевать струны уже чужой души, высмеивать глупость, стараясь подсознательно причинить хоть какую-нибудь боль, входишь в азарт и, если человек вдруг растеряется и потеряет контроль, добиваешь словами.

Л — гордый индюк, он не показывал сразу же, что мои слова задевали его.Чаще всего он проявлял свое умение сдерживать меня и не позволял его раздавить. Он умел в определенных условиях улавливать линию, что я гну, и держать ее, не допуская полного моего контроля над ситуацией. Подыгрывать, не давать сделать себя жертвой, отшучиваться и менять русло, отвлекать. И тогда ожесточенный стеб трансформировался в шуточную беседу на самые отдаленные темы, к примеру — детские воспоминания.

После таких разговоров всегда оставался осадок, который не спрятать за воркованием, какая я восхитительная и чудесная, пусть и зануда иногда. Я не играю вторых ролей в моих же историях. Он знал, что, как только появится другая, я исчезну. Я не согласна была быть другом в прямом значении слова. Я была им, очень близким другом, но только с условием того, что рядом не будет той, которая станет «выше по званию». Получался замкнутый круг. Он постоянно ходил по лезвию ножа, ведь нуждался и в первом, и во втором и не мог решиться, что делать дальше. Эти его метания были для меня как удавка, которая то душит, то дает глотнуть сладостного воздуха.

Он хоть и не приезжал сам, и мне запрещал наносить визиты (Боги, девушка сама предлагает приехать, а он еще и отказывается и запрещает! Ну ни идиот ли?), но в выходные радовал своими утренними звонками и долгими милыми разговорами. Он часто с завистью признавал, что со мной был бы счастлив любой настоящий мужчина. Честно говоря, я и без него это знала, потому что столько разумного тепла и поддержки вряд ли кто-то еще мог бы истощать. Я старалась и думала за двоих, как сделать нас счастливыми. И я бы сделала, если бы меня не сдерживали, не мешали. Люди, города и сам Л. Он часто сожалел, что мы не живем в одном городе, ведь мы бы были самой топовой парой.

А так как мы жили в разных городах, он мог спокойно мне сказать:

— Исчезни на пару дней. У меня проблемы, мне нужно их решить. Пока.

Л меня иногда в бешенство вгонял. В чистое бешенство, особенно когда потом объяснял, что одна из проблем была связана с «Нашей Сказкой», той самой работай на 30 листов, которая была обещана мне на день рождения, и пока ее не решат, он не приедет. Ее не могли красиво оформить в типографии (тотальное желание все делать пафосно, ок, мне нравилось это), и пару раз перепечатывали, и собирались еще. Это занимало много времени. Отсюда следовало, что Л не скоро еще явится. А убеждения, что мне не нужна эта работа, если она является отдалением встречи, проходили мимо.

Как обычно полбеседы я ревела, ибо больно, полбеседы — смеялась и умилялась, а в промежутках шипела от злости. Он любил меня убеждать в том, что он «идеален». В плане, не обманывает, слово держит, куриц не подпускает и не спит с ними. Но при этом за что-то ему было очень стыдно передо мной. Он не мог сказать прямо, но постоянно косвенно извинялся. Конечно, я догадывалась, но специально не хотела знать, потому что, пока я этого не знала, варился в этом дерьме он один. Л признавал, что я удивительный человек, чьим мнением он очень дорожит (гордый индюк мало на чье вообще обращал внимание), и в минуты моих сомнений всегда напоминал, что не собирается меня оставлять, да и…

— Запомни, я испорчу тебе всю твою жизнь. Доверься мне.

И я доверялась, а мы общались все меньше и меньше, все реже он звонил и отвечал на сообщения. Вновь не приехал, вновь подвел.

Я постоянно задавалась вопросом, когда все станет хорошо. Меня не устраивало то, что стало холоднее. Я знала, что нужно как-то согреть, добавить нечто новое, но как и что — я не понимала.

Я не хандрила все это время. А даже если и не получалось прибывать в хорошем расположении духа, меня насильно друзья в него возвращали. Я просто отпускала все, училась не брать в голову. Забить просто. Улыбаться и веселиться без него. Я быстро учусь, мне не составляло особого труда и это. Я ведь не мазохистка (даже если от этого рассказа складывается такое впечатление), я не люблю страдать.