Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой

У меня есть приятель. Он инвестбанкир.

Поэтому, когда мы встречаемся, и я спрашиваю: «Как дела?», он выдает нередко любопытный ответ. Вот и сейчас к довольно банальной фразе: «В России сегодня рынка нет», он добавляет неожиданное: «Да, собственно, никогда и не было».

Мой приятель любит меня учить основам своего мастерства.

– Понимаешь, – говорит этот парень, заработавший свой первый миллион долларов в 25 лет, – смысл игры на фондовом рынке не в том, чтобы предугадать колебания курса. А в том, чтобы вложиться в хороший бизнес, который в данный момент недооценен. То есть не в том, чтобы выиграть, а в том, чтобы заработать.

– Что значит «хороший бизнес, который недооценен»? – спрашиваю я.

– Хороший бизнес, – продолжает он, – тот, который производит востребованный продукт. И это бизнес, который технологически отлажен. Как говаривал Уоррен Баффет, следует покупать акции тех компаний, которыми сможет управлять даже идиот, потому что рано или поздно этот идиот начнет управлять. А Баффет, между прочим, заработал сорок миллиардов! Для этого компании и размещают информацию о себе перед IPO, то есть перед публичным выпуском акций, – чтобы инвестор мог ее оценить…

– Ну? – говорю я, еще не понимая, куда мой приятель клонит. – У нас то же самое! Но если бы я вложился в публичные акции Сбербанка, то потерял бы 90 процентов…

– Если бы Сбербанк существовал в Европе или США, – отвечает приятель, – то с ним все было бы ясно. Потому что это низкотехнологичный банк, ориентированный на беднейший слой. Зайди в любое отделение: там очереди на полдня! А чтобы получить выписку по счету, ты должен ехать в то отделение, где счет открывал! Каменный век! То есть, по европейским понятиям, это отсталый банк. Но мы с тобой не в Европе, а в России, где все зависит вовсе не от качества бизнеса! Если бы в России я в 2003-м вложился в самую лучшую, технологически безупречную компанию, производящую сверхнужный обществу продукт, я бы все равно проиграл!

– Это еще почему? – спрашиваю я.

– Потому что самая лучшая в 2003 году российская компания называлась «ЮКОС»…

Я вздыхаю и говорю про политические риски. Приятель тоже вздыхает в ответ.

– Опять не понимаешь, – говорит он. – Дело не в политике, потому что политика – это выражение экономики. А у нас нет рынка. И не было никогда. Наша политика означает, что экономика в России устроена так: своим можно все, а чужим ничего. Царь, опричнина, крепостное право. Попробуй отыщи рынок при Екатерине Великой! Там фавориты вместо рынка были. А делать ставки на фаворитов – это казино, а не рынок.

– Ну, так и что? – ошарашенно тяну я, потому что возразить мне нечего.

– Ну и ничего, – мрачнеет приятель. – Либо менять профессию, либо наниматься на работу к фавориту, либо уезжать туда, где рынок есть. Это и называется кризис. Вот ты, умник, догадайся, что я из трех вариантов выберу?

Я в ответ долго молчу.