Бумажный театр. Непроза

Люба подняла кепку и стала ее выкручивать, но этого было как-то недостаточно. Она бросила ее на стол, пронеслась по комнате вихрем и, вытащив откуда-то ножницы, вонзила их в измятую, потерявшую свой празднично-летний вид кепочку. Ткань затрещала. Люба вытащила ножницы и, держа кепку на весу одной рукой, вонзала в нее ножницы, как в живого лютого врага, и постанывала:

– Так! Так! И ещё!

А потом швырнула кепочку прочь и кинулась к Вере:

– Всё! Вставай! Вставай же! Я с ним расправилась!

Вера повернулась к сестре:

– Ты сумасшедшая? Это он со мной… расправился…

…Серж показывает большие фотолисты, на которых изображены московские здания стиля модерн. Их внимательно, с улыбкой рассматривает черноволосый молодой человек в роговых очках, в лиловом шейном платке, в шелковой рубашке. Итальянец, красавец, симпатяга.

– Мне очень нравится, Серж. Это как-то обработана пленка, специально, да?[2]

– Да, – кивает Серж, – мой секрет.

– Тре бьен, тре бьен, – улыбается Гвидо, – еще есть?

– Конечно, – пожимает плечами Серж. – Я сделал полный каталог московского модерна.

– Опубликовано? – спросил Гвидо.

– Нет, были переговоры с издательством. Ничем не кончились, – ответил Серж.

– Мне это очень нужно. Я хочу купить, Серж, – просит Гвидо.

– Пожалуйста, без негативов, – легко соглашается Серж.

– Я предпочитаю больше заплатить и иметь негативы, – предлагает Гвидо.

– Это будет дорого стоить, – предупреждает Серж.

– Я понимаю. Я хотел бы взять эти фотографии как иллюстрации в мою книгу, – объясняет Гвидо.

Серж перебирает фотографии.

– Ты предполагаешь вынести мое имя на обложку? – спросил Серж.

– Конечно. Если это не создаст тебе трудностей в жизни. Как ты захочешь, Серж, – отвечает Гвидо.

– Полторы тысячи, – сказал Серж.

– Тебе наличные? Как тебе удобней? – спросил Гвидо.

– Нет, пусть пока побудут у тебя. Пока мне нужен только хороший проигрыватель. Сможешь привезти в следующий раз? – спросил Серж.

– Хорошо, конечно, – согласился Гвидо.

Серж тем временем доставал еще одну папку.

– Посмотри мои работы в интерьере, Гвидо.

Перед Гвидо раскинулся большой веер фотографий, на которых сестрички позировали среди стильной мебели, обряженные в шляпки, перья, шелка прекрасной эпохи.

– Боже! Какая женщина! Какая женщина! – ахнул Гвидо.

Итальянец забегал по комнате, не выпуская фотографии из рук. В это время распахнулась дверь и вошла сестричка. Это была Вера. Она была коротко острижена, тонка, бледна и серьезна.

Итальянец бросил фотографии на стол, перепрыгнул через всю комнату и встал перед Верой на колени. Зазвучало, что-то итальянское, длинное, звучное и певучее. Он был прирожденный актер, этот итальянец. В лице его одновременно были и восхищение, и патетический восторг, и лукавство, и юмор…

– Серж! Что он говорит? – с бледной улыбкой спросила Вера.

– Он говорит, – сказал Гвидо, целуя руку, – он говорит: я вас люблю!

Вера вытянула из рук Гвидо пальцы и устало сказала Сержу:

– Кобели, все кобели…

А Гвидо подошел к Сержу, подтащил его к окну и сказал по-французски что-то, чего Вера не поняла. А фраза была такая:

– Серж, я умоляю, оставь нас одних. Послезавтра я уезжаю. На этой женщине я должен жениться.

– Хорошо, Гвидо, я тебя понимаю. Это изумительная женщина, – грустно сказал Серж и вышел.

…Вера сидит в кресле. Гвидо подходит к ней.

– Вера, я говорю серьезно. Я хочу, чтобы ты… – он запнулся, подыскивая слова, – станешь моей женой. Хорошо?

Вера смотрит непонимающими глазами.

– Ты моя жена. Сегодня, сегодня. Послезавтра я уезжаю. Виза кончена. Я приеду опять для брак. Скоро…

Вера молчит.

Гвидо говорит ей какие-то итальянские слова, жаркие и звучные, целует волосы, шею… Со слабой улыбкой Вера расстегивает пуговицы блузки, той самой, в которой была у психоаналитика, и блузка падает на пол.

…На низком подиуме голая сестричка. Ученики Сержа рисуют. Серж останавливается за спиной толстухи.

– Тамара, эта деталировка никому не нужна. Ты просто убиваешь весь рисунок. Мы уже говорили об этом сто раз…

Смотрит на часы.

– Всё. Заканчиваем. Люба, вы свободны. Я хотел подвести некоторые итоги. Сегодня у нас последнее занятие, мы с вами расстаемся. Не могу сказать, что я очень доволен вашей группой. Откровенно говоря, кое-чему я научил только Наташу и Витю. Ближе к экзаменам я устрою одну-две консультации…

Ребята расходятся. Люба пошла одеваться.

Вынырнула из-за выгородки, уже одетая. Серж взял ее за локоть.

– Послушай, молодая ведьмочка, сегодня мне позвонила мать Вадима. Он в лондонском госпитале с тяжелым инсультом. Паралич. И неизвестно, выживет ли…

– Правда? – взметнулась Люба. – Это правда?

– Какие уж тут шутки, – скривился Серж.

– Боженька – он всё видит! – подняв указательный палец, провозгласила Люба.

– Да при чем тут… Ты ведьма, Люба, – хмуро сказал Серж.

…Детским почерком выводит, нажимая на тупой карандаш: на панихиду, об упокоении Вадима…

Священник стоит перед кануном. На столике перед ним горит множество свечей, стоят кутья, пряники, печенье в мисках. В руке его кипа листочков; скучным голосом, перебирая листки, он читает: