Бумажный театр. Непроза

нина викторовна: Спасибо, Нонночка. Спасибо. (Возится с мобильным телефоном.) Действительно выключен… Нонна, а ты есть хочешь?

нонна: Да-а… Очень. А можно я Игоря тоже позову? Он внизу меня дожидается…

нина викторовна: Конечно, веди.

нонна: Сейчас… (Выходит.)

кирилл: Как ты, Нинон? Получше?

нина викторовна: Получше. Совсем хорошо.

кирилл: Ну я пошел…

нина викторовна: Ну как? Хороша у меня внучка?

кирилл: И у меня…

нина викторовна (прижимает палец к губам): Тише, тише. Спасибо, дружок.

Целуются. Кирилл берет пальто, натягивает на ходу и уходит.

нина викторовна: В холодильнике полно еды… полно еды… Нонна любит салат оливье… (Роется в холодильнике.) Вот он… Заливное… Куропатки… гуси… молчаливые рыбы… и сыр… сыр… сыр… Ой, лошадь! (Ищет лошадиную голову, бросается к двери, открывает и кричит в подъезд.) Кирюша! Лошадь! Лошадь забыл! (Выходит из квартиры на лестницу.)

конец

Перечитала и подумала: а может, призраков оставить в покое, и без них всё ясно? Мне кажется, что присутствие умерших родственников придает истории большую глубину и объем. Оставляю на усмотрение режиссера.

Ближний круг

Теперь о более важном – не о пьесах и сценариях, а о людях, которые вокруг меня. О моих потрясающих друзьях. С родственниками у меня дело обстоит несколько хуже. Да, собственно, друзья мне совершенно заменяют родню, хотя и среди кровных есть парочка, которую я приняла в друзья…

Я отлично помню точку, с которой началась моя страстная привязанность к друзьям. В марте

1953 года умер Сталин. Объявили об этом 5 марта, а 6-го собрали всех школьников в актовые залы. И я, десятилетняя, стояла в толпе зареванных детей и учителей. Рыдала директорша с круглой гребенкой на макушке, рыдали уборщицы в платочках, беспартийная мелкота, пионерия в красных галстуках и комсомол с Лениным на значках рыдал. Одна я не плакала. Совершенно не хотелось. Я испытывала ужасное беспокойство: почему все плачут, а мне не хочется? И на меня напало дикое чувство одиночества. Почему я, такой урод, не могу разделить общего чувства горя, слиться с коллективом? Это был первый в моей жизни случай безнадежного одиночества.

Потом так всё и пошло: все плачут, а мне не хочется, все смеются, а мне не смешно… Ужасное душевное неблагополучие.

Мои первые друзья, которых я безумно полюбила, были те редкие люди, которые, как я, не могли, не умели или не хотели сливаться в общественном оргазме. Они освободили меня от отчаянного одиночества. Первым из них был Саша Хелемский, вундеркинд, по своей природе существо одинокое. Он читал тома “Всемирной истории”, когда я еще осваивала “Курочку-рябу”… Дружим по сей день. Саша – единственный, кто помнит моего прадеда, а я единственная, кто помнит его деда и родителей, дядю Яшу и тетю Машу.

Многих друзей уже нет. И каждый ушедший уносит с собой часть моей жизни. И сколько раз это случалось: телефонный звонок, телеграмма, письмо – я срываюсь и лечу прощаться.