Бумажный театр. Непроза

Дома-интернаты для инвалидов располагались в отдаленных, скрытых от глаз людей местах, очень часто в заброшенных монастырях: на острове Валаам, в Кирилло-Белозерском, Александро-Свирском, Горицком монастырях, в Нило-Сорской пустыни. Инвалидов из Москвы свозили в закрытый климовский Покровский монастырь и в Ногинск, где палаты для безногих фронтовиков были устроены в бывшем лагере для немецких военнопленных, в заброшенном Оранском монастыре.

Как жили-доживали свои годы эти бывшие солдаты-инвалиды? Таких горестных историй тысячи тысяч. Вот одна, наверное, самая трагичная история из жизни военных инвалидов.

Четыре судьбы

Остров Валаам. Неизвестный…

В 1974 году на остров Валаам прибыл художник Геннадий Добров, решивший описать быт дома инвалидов, о котором ходили смутные слухи на материке. Почти тридцать лет прошло с войны, и многие инвалиды уже умерли. Геннадий Добров оставил нам портреты тех, кто к тому времени еще был жив. Он устроился в дом инвалидов санитаром, но главным его делом было рисование портретов валаамских инвалидов-ветеранов. Это был профессиональный подвиг: благодаря Геннадию Доброву сохранились лица тех безруких, безногих, слепых и изувеченных людей, которые защитили мир от фашизма. И о которых мир забыл…

Самым тяжелым местом на Валааме считался Никольский скит, там все “насельники” были лежачие. Однажды Добров посетил Никольский скит, закрытое отделение – для “психических”. Там много лет лежал человек без имени, без рук, без ног, потерявший и речь, и память… Неизвестный солдат в полном смысле этого слова: его личное дело не содержало никаких о нем сведений.

Геннадий Добров так описывает эту встречу: “Захожу еще в одну комнату, смотрю – лежит человек. Без рук, без ног. Но лежит на чистой кровати, укрытый чистым одеяльцем таким маленьким, простынью. И подушка у него, всё очень чисто. И он только на меня смотрит, смотрит… Вижу – это молодой как бы… молодой солдат, ну, как вот бывают новобранцы, но потом смотрю – нет, это уж не такой и молодой… у него лицо застыло в том состоянии, когда его контузило. И с тех пор оно не стареет… И смотрит на меня, ничего не может сказать. А мне потом сказали нянечки: «Да, его так привезли откуда-то. И он ничего не говорит, он контужен. И документов никаких при нем не было. И его история болезни чистая, ничего там не написано – кто он, откуда, кто его родители, где он служил, в каких войсках…»

Взял доску свою, взял бумагу, карандаш и прибежал обратно… стал его рисовать. А он как лежал в одном положении, так и лежит. Как смотрел на меня первый раз, так и смотрит таким же взглядом ясным, таким чистым, таким проникновенным. И я его очень быстро и совершенно легко нарисовал…”

Директор дома инвалидов, узнав о том, что санитар тайком от начальства рисует портреты пациентов, пришел в ярость и выгнал художника с острова.

Многие годы эти портреты оставались под запретом: их не публиковали, не выставляли, – и только в 1994 году серию работ “Автографы войны” представили на выставке. И тогда произошла невероятная история: портрет этого “неизвестного самовара” увидел молодой человек, Николай Волошин, и узнал в нем своего отца, которого семья считала погибшим. Сличили все сохранившиеся фотографии и убедились, что на портрете Доброва изображен Григорий Волошин.

В том же 1994 году Николай Григорьевич Волошин приехал на Валаам. К тому времени изображенный на портрете человек уже умер. Сын поставил памятник на безымянной могиле на самом краю Игуменского кладбища. Это был единственный памятник с именем среди сгнивших и упавших крестов со стершимися от времени именами, с остатками фамилий военных инвалидов.

Николаю Волошину не удалось найти никого, кто бы помнил о “неизвестном солдате”. Уже не было нянечек, выносивших “самоваров” на прогулки, не было и того директора… Инвалиды-фронтовики к тому времени все тихо ушли, не обременяя никого лишними хлопотами и ненужными переживаниями, как того и хотел товарищ Сталин.

Вася Петроградский. Хор инвалидов

Это история о том, как яркий и одаренный человек преодолевал все невзгоды и одержал моральную победу в противостоянии с выпавшей на его долю жестокой судьбой. Художник Эдуард Кочергин, сын репрессированных родителей, детдомовец, сбежавший на свободу и скитавшийся до освобождения матери по улицам, написал книгу о том времени, о себе и об армии нищих, среди которых жил до 1953 года. В своей книге он рассказывает о Васе Петроградском. На войне тот потерял обе ноги, передвигался, как и большинство безногих инвалидов, на самодельной тележке, отталкиваясь двумя “утюжками”. Добравшись до очередного шалмана, брал в руки баян и запевал любимые народом песни про Сталина. Везде ему наливали. Набравшись изрядно, он засыпал на скамейке. В Питере его хорошо знали, любили за его веселый нрав. Он даже умел народ подбить на хоровое пение. Большим успехом пользовался у баб, промышлявшим древнейшим ремеслом.