Бумеранг на один бросок

— Глупости. Ничего я не хочу выговаривать придушенным басом. Ни с кем я не хочу нырять. Тем более ночью.

— А чего же ты хочешь, дурень?

— Не знаю. Не решил еще. Пока я только начинаю, кажется, соображать, чего мне точно не хочется.

— И чего же тебе не хочется, балда здоровая?

— Я уже сказал: играть в фенестру и шляться с Муреной по ночному пляжу.

Чучо долго обдумывал эту мысль. Потом неуверенно спросил:

— А как насчет Барракуды?

К счастью, в дверь со знакомой деликатностью постучали, и вошел учитель Нестор Кальдерон. Как всегда, во всем черном, что делало его похожим на католического священника. Только вместо белой вставки на шее был шелковый, черный с белыми рябинками, платок. Чучо сейчас же вскочил, что же до меня, то я и без того вот уже с полчаса торчал во всю свою длину возле окна.

— Гм, — сказал учитель Кальдерон. — Не помешал?

— Нет, учитель, — ответили мы вразнобой, а я даже попытался судорожно, без особенного успеха, привести в порядок свое лежбище.

— Просто шел мимо, — объяснил учитель Кальдерон, словно оправдываясь. — Решил заглянуть. Ты ведь знаешь, Севито, я редко злоупотребляю твоим гостеприимством…

— Знаю, учитель, — признал я.

— Чучо, дитя мое, не будешь ли ты настолько любезен…

— Я как раз собирался уходить, — объявил Чучо.

— Тем более, что тебя ждут в Пальмовой аллее.

— Мурена, — фыркнул я.

— Насколько мне известно, это сеньориты Эксальтасьон Гутьеррес дель Эспинар и Линда Кристина Мария де ла Мадрид…

— И Барракуда, — негромко уточнил я. — твой жребий жалок, друг мой.

— Так я пошел, — сказал Чучо, который так не считал.

— Конечно, Чучо, — величественно кивнул учитель. Подождал, пока дверь закроется, и только тогда прошел и сел в свое самое любимое в моей комнате кресло возле стеллажа с кубками и икебанами. Потом посмотрел на меня снизу вверх вечным своим невозможно добрым взглядом, под которым сразу хотелось измениться в лучшую сторону, и спросил, как обычно: — Поговорим?

— Поговорим, учитель, — ответил я, присаживаясь на подоконник.

— Хочу сказать тебе, Севито, как мужчина мужчине… твой последний пас был излишне энергичен.

Я обреченно вздохнул. Мне предстояло услышать этот упрек еще не раз.

— Впрочем…

Коль выйти в поле вы, чтоб биться,Вы бились, нет тут оговорки,И невозможна клевета.[12]

Но не это важно. Если хочешь знать, это вовсе не важно. Человеку в жизни вовсе не обязательно владеть искусством точного паса. У меня такое ощущение, что ты и сам недавно пришел к такому заключению.

Я еще раз вздохнул.

— Но! — сказал учитель, воздев указательный палец.

И стал учить меня жизни, для чего, собственно и явился.

3. Появляется Антония

Не скрою, я боялся следующего дня. «Архелоны» проиграли не просто матч — они вылетели из чемпионата Студенческой Лиги. Мне казалось, что все, кому не лень, станут показывать на меня пальцем и презрительно фыркать: мол, это как раз и есть та самая каланча, из-за которой «Сан Рафаэль» так опозорился на всю Лигу!.. Самое противное, что у них были на то все основания. Конечно, мы и раньше продували, но никогда еще на моей памяти не было такого разгрома.

Однако, все обошлось. Уже на Абрикосовой аллее ко мне подкатили два птенца из младших групп, прощебетали что-то вроде: «Вчера ты отдал слишком сильную передачу, эль Гигантеско…», а затем попросили расписаться на бейсболках. Я ощетинился в ожидании подвоха и спросил, кто их надоумил. «Хуан де ла Торре, который Мануэль», — ответил птенец покрупнее, бесхитростно хлопая выцветшими ресницами, а другой, задыхаясь от рвения, перебил его: «Хуан Мануэль де ла Торре сказал, что мы непременно выиграли бы, если бы у нас было четыре живых раптора, и тренер так не загонял бы нашего эль Гигантеско дель Норте…» Конфузясь и воровато озираясь, я достал цветное стило, настроил его на радужный режим и вывел малышам на макушках свое имя. Там уже красовались росчерки братьев де ла Торре. Уже за спиной я услышал их театральный шепот: «Это что за загогулины?» — «Русские буквы, дурачок, он же русский!..» Птенчики ошибались. Я оставил им автограф на прописном эхойлане.

Все, кого я повстречал тем утром, говорили мне примерно одно и то же: слишком сильно… но ты не переживай… вот было бы четыре раптора, а не три… Ну и ладно.