Бумеранг на один бросок

слегка напрягшись, выдал я.

— Пушкин, — скорчил недовольную гримасу учитель Кальдерон. — Вечно у тебя Пушкин на уме, беда с этими русскими. Я ждал что-нибудь из моего гениального однофамильца…

10. Пишем рефераты как можем

Вечером я заперся в своей келье, подключился со своего видеала к региональному инфобанку и занялся сочинением реферата об экскурсии, которую самым безответственным образом пропустил. Писать надлежало руками: как говорил учитель гуманитаристики Луис Феррер, изящный почерк облагораживает самые нелепые мысли. Почерк был одним из немногих предметов моей гордости. Уж не знаю, от кого я унаследовал пристрастие к завитушкам и росчеркам, но вряд ли от мамы… Вообще, сколько-нибудь большого труда это сочинительство не составляло: я уже бывал на дне пролива — в частном порядке, с бранквией… за что удостоен был уважения сокурсников и нахлобучки от учителя Кальдерона. Во всяком случае, я точно знал: ничего интересного, из ряда вон выходящего там не было. Рыбы, если и заплывала сюда какая, держались в глубине и темноте, подальше от снующих туда-сюда паромов и батискафов. А водоросли… ну что может быть необыкновенного в водорослях? Увы, морская биология тоже не входила в число моих увлечений.

Исписавши листа четыре, я начал уставать, и в голову сразу же полезли самые фантастические желания и позывы. Например, позвонить маме. (Что я немедленно и сделал. Мама выглядела обычно: напускала строгости во взгляде и голосе, но между напутствиями и выговорами однако же затащила в кадр шедшую мимо по своим делам Читралекху и заставила ее передать мне поклон. Зловредная кошара по своему обыкновению таращилась куда-то мимо, словно бы даже обтекая мамин видеал своим равнодушным взглядом. Но тут же пришел Фенрис, сам влез носом в экран, наставив там мокрых блямб, и не заставил упрашивать себя приветственно гавкнуть…) Например, послушать какую-нибудь пустяковую музыку. (Всегдашний Эйслинг был слишком тяжел для морской биологии, отчего и был заменен на «Черных Клоунов Вальхаллы».) Встать под душ. (Искушение было преодолено.) Поспать. (Аналогично.) Перекусить. (Полтора банана, загодя приготовленные на столе.) Погулять с Антонией. (Увы, увы…) Когда я, вздыхая от жалости к самому себе, вновь взялся за перо, Антония позвонила сама. У нее, умницы-разумницы, работа не клеилась вовсе, и было исписано от силы два листа. Я не поверил. Она показала. Это было ужасно. Двух листов там еще не было. А всего ужаснее был почерк. Однажды я видел, как рисовал орангутан Ханту из национального парка Сургабиру, что под Пематанграманом. У орангутана получалось лучше. Создавалось впечатление, что Антонию никто и никогда не учил каллиграфии. Я совсем было уже собрался задать ей этот язвительный вопрос, как вдруг сообразил: так оно и было. Вполне могло статься, что она пишет руками от силы года полтора-два… Антония добросовестно изложила свои впечатления от первых двадцати минут пребывания в Океанариуме, хотя и перепутала помаканта с целакантом (как такое возможно?!), а черного спиннорога назвала червонным единорогом. Остального она не видела по всем нам понятным причинам. «Так», — сказал я и кинулся помогать. Было бы намного проще, если бы она просто взяла и пришла ко мне. Но мы оба понимали, что на этом процесс рефератотворчества и оборвался бы окончательно. «А что если…» — для порядка заикнулся было я. «Нет-нет-нет!» — замахала руками и головой Антония, и тема была закрыта. Итак, я назвал ей навскидку три очень красивых и понятных энциклопедии по ихтиофауне Медитеррании. Я дал ей список тех видов, которые в этих источниках указаны, но в натуральном облике никогда свое присутствие в наших водах не обозначали. (Туда угодили и так ожидаемые Чучо акулы-тинтореры.) Я назвал ей также несколько рыб, которые здесь периодически появляются, хотя к средиземноморским автохтонам не относятся. Я послал ей графию тюленя-монаха, которого повстречал на диком пляже южного берега Исла Инфантиль дель Эсте в прошлом году. Словом, я сделал для нее все, что было в человеческих и эхайнских силах. «Я сойду с ума», — мрачно пообещала Антония. «Позвони, когда начнется», — фыркнул я, и мы распростились.

И тут я понял, что, наверное, не все еще сделал для нее.