Бунин, Дзержинский и Я

Наполеон скользнул взглядом по зеленым штанам, красным сапогам и расшитому мундиру Мюрата. Переглянулся с Бертье. Тот быстро спрятал понимающую ответную улыбку и задумался.

– Кажется, у меня есть подарок вам – один офицер с Сен-Бернара, инициативный и сообразительный.

В этой ситуации все сошлось: Мюрат, бывший в адъютантах у Бертье, видел в нем наставника, друга, товарища по оружию, который взялся ему помочь в сложной ситуации.

И он это с благодарностью принял. А Бертье понимал ответственность за свою рекомендацию: он вводил в семейный круг Наполеона малоизвестного, незнакомого человека. Но он видел Ла Гранжа на Сен-Бернаре, у Маренго, где была великая битва и где почти рядом сражались и Наполеон, и Мюрат со своей конницей, и штабная звезда Бертье, и никому не известный офицер Ла Гранж. Такое случается, быть может, раз в жизни, но в хаосе сражения его вновь увидел невысокий, щегольски одетый человек. Только Бертье с его проницательным и организованным умом, придающим значение деталям не меньше, чем крупным событиям, по достоинству оценил молодого офицера. И не ошибся.

Так Ла Гранж был взят на должность начальника штаба, но с испытательным сроком. Мюрат, несмотря на легкий нрав, был придирчив и несколько подозрителен. Ему не понадобилось много времени, чтобы заметить, что новый начальник штаба быстро и четко запоминает имена и должности, мгновенно может обрисовать нужную местность и живописно, как художник, и точно, как геометр. Ла Гранж еще мало знал людей, с которыми сталкивался по службе, и Мюрат, как бы проверяя себя или его, просил иногда угадать характер и способности того или иного подчиненного. Его удивляли совпадения.

Глядя на стол Ла Гранжа, он никогда не находил там беспорядка, словно горы документов, докладов, карт, сообщений никогда сюда не поступали. И еще одна черта нового начальника штаба понравилась Мюрату. Ла Гранж был безупречен в отношениях с людьми, будь то командир подразделения или совсем юный барабанщик. Когда речь заходила о деле, эмоции оставались в стороне. Разумные доводы принимал, внимательно выслушивал советы и предложения, но не терпел пустой говорильни и болтовни. В корпусе Мюрата это отметили и приняли к сведению.

Мюрат окончательно понял, что ему нужен Ла Гранж, что Бертье действительно сделал ему подарок и этот подарок бесценен, когда увидел, как Ла Гранж справляется с составлением текстов. Импульсивный, нетерпеливый и всегда возбужденный Мюрат не обладал способностью подчинить руки голове. То он терял мысль, то рука не успевала за мыслью, то слова улетучивались. Особенно часто это случалось, когда появлялась необходимость пространного отчета или доклада. Ла Гранж справлялся с этим блестяще. Короче, Мюрат простил кандидату на пост начальника штаба его скучный мундир, который был полным противовесом его собственным экстравагантным, вызывающим одеждам.

Утверждение состоялось.

Наступил 1812 год. Лучшему командиру кавалерии, Неаполитанскому королю Мюрату, предстоял поход в Россию. Старая гвардия, и особенно молодежь, с опаской и тревогой думали о предстоящей кампании. У всех еще были свежи в памяти короткие зимние дни, мертвенные холодные просторы, снегопады, скованные льдом реки, снег, перемешанный с грязью, и тысячи трупов на замерзшей земле. Земля эта была польской, а Россия, в которую предстояло идти, лежала рядом, с еще более суровым климатом, и была еще менее благодатной для походов страной.

Наполеон говорил, что не хочет войны с Россией и делает все, чтобы ее избежать. Секретарь императора Меневаль вспоминал: «Совещания и выяснение положения в России, которые император проводил со своими министрами и лицами, хорошо осведомленными о Русской империи, представляют достаточные доказательства его тревожного состояния… Но когда он был уверен в необходимости принятия мер, когда твердо приходил к однозначному выводу… то считал излишним вступать в полемику по данному вопросу. Он взвешивал все «за» и «против» и никогда не принимал решения, не обсудив его самым тщательным образом».

Надо полагать, так он и поступил, начиная русскую кампанию. Прекратив разразившуюся на бумаге войну с Александром, он двинул к русской границе Великую армию.

Мюрат по этому случаю облачился в польскую форму: зеленый бархатный кунтуш, украшенный мехом и брандебурами, расшитые сапоги и конфедератка с драгоценными камнями, увенчанная белым пером. Никто и представить тогда не мог, что он и его кавалерия провели ужасное время в польских болотах, что солдаты были голодны, а в нищей Польше нельзя было найти даже куска хлеба. Но память подбрасывала и красивые воспоминания: Новый год, балы, польские красавицы, надежды влюбленных во Францию поляков.

Но Польша, заметим, получила свободу только через целое столетие.

Поход в Россию таких романтических историй и патриотических идей не предполагал. Но, возможно, там будет что-то иное, не менее захватывающее. «А любой невыносимый климат смягчают люди, их гостеприимство», – втолковывал своим приближенным всегда оптимистичный Мюрат.