Бунин и евреи: по дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Следует отметить, что если Бунин и декларировал неприязнь к позированию, то на фотопортреты как дореволюционного, так и эмигрантского периодов она не распространялась. Судя по их количеству, всю свою жизнь писатель охотно позировал перед объективом фотокамеры, в том числе и в солидных фотоателье. На постановочных фотографиях, начиная уже с конца 1920-х годов, Бунин часто являет собой стереотипно-возвышенный образ «артиста»¹²⁸. Хотя подобного рода репрезентация собственной персоны была со стороны Бунина акцией тщательно продуманной, возможно, он все-таки чувствовал порой ее излишнюю, для писателя, напыщенность. Так, например, Андрей Седых, рассказывая о нобелевских днях в Стокгольме, выделил его саркастическую реплику на счет собственных портретов: «Фотографии Бунина смотрели не только со страниц газет, но и из витрин магазинов, с экранов кинематографов. Стоило Ивану Алексеевичу выйти на улицу, как прохожие немедленно начинали на него оглядываться. Немного польщенный, Бунин надвигал на глаза барашковую шапку и ворчал: – Что такое? Совершенный успех тенора»¹²⁹.

На пороге своего шестидесятилетия Бунин, как видно из фотографий, превратился в сухощавого, осанистого, коротко стриженного, гладковыбритого господина среднего роста с крупными примечательными чертами на холеном надменном лице – «Лицо римлянина периода упадка Империи» – по шутливому определению Андрея Седых¹³⁰

, которое тот, возможно, позаимствовал у Мережковского, сказавшего, по свидетельству Галины Кузнецовой, как-то раз Бунину: «В профиль совсем римский прокуратор! Вас бы на медаль выбить, на монету…»¹³¹.

Н лишь выражение глаз осталось прежним: чуть робким, грустно-печальным. Вплоть до кончины писателя в 1953 г. его внешний облик, как можно судить по многочисленным фотографиям, практически не изменяется. На всех изображениях, – особенно интересны фотопортреты, сделанные в 1933 г. в Стокгольме знаменитым фотографом Михаилом Венковым¹³², – он являет собой образ, который запомнился большинству его знакомых по эмиграции:

«Он был среднего роста, но держался преувеличенно прямо, горделиво закинув голову. И от этого или оттого, что он был очень строен, казался высоким. Его красивое, надменное лицо выражало холодное, самоуверенное спокойствие, но светлые глаза смотрели зорко, пристально и внимательно и, казалось, замечали и видели все – хоть на аршин под землей» (И. В. Одоевцева)¹³³

.

«С возрастом он стал красивее и как бы породистее. Седина шла ему, шло и то, что он сбрил бороду и усы. Появилось в его облике Что-то величавое, римско-сенаторское, усиливавшееся с течением дальнейших лет» (Г. В. Адамович)¹³⁴.

«Иван Алексеевич производил сильное впечатление. Чем? Своей скульптурной силой. В нем была какая-то отточенность. <…> Весь его облик был внешне неподвижным, Что-то в нем было такое именно статуарное… Он казался каким-то холодным, замороженным» (Н. А. Струве)¹³⁵.

«Я наслаждался всем видом этого моложавого, лишь слегка седеющего человека, его стройной, спортивно-подтянутой фигурой, необыкновенно выразительным тонким лицом – “лицом римского патриция”, как принято было говорить о нем, – освещенным блеском умных живых глаз и улыбкой, то юношески-насмешливой, то ласковой и доброй, его сильным и теплым, “играющим” голосом и совершенно лишенной интеллигентской вычурности, меткой, хваткой, яркой, остроумной речью» (Н. Я. Рощин)¹³⁶

.

«Бунин именно таков, каким я его себе представлял: среднего роста, бритый, с резкими чертами лица, он производит впечатление человека скорее замкнутого, чем разговорчивого» (Т. Манн)¹³⁷.

«Одевался он под английского лорда. Было в нем что-то от героя Жюль Верна, от благородного и честного искателя» (В. А. Смоленский)¹³⁸.

«Бунин на собраниях или в гостиной был наряден и любезен. Тщательно выбритый, с белым лицом, седой, иногда во фраке, подчеркнуто сухой и подтянутый, дворянин, европеец» (В. С. Яновский)¹³⁹

.

По воспоминаниям Якова Полонского, когда Бунину перевалило за семьдесят, он имел обыкновение «шутя жаловаться на старость, морда богомерзкая стала, какой я маркиз?» ¹⁴°.

В контексте этой скорбно-иронической оценки собственной внешности особый интерес представляют фотография Жана Виллемэна (Jean Willemin) от 5 июня 1948 г.¹⁴¹ и портрет работы Михаила Вербова, написанный им при посещении Бунина в Париже в 1951 г.¹⁴², за который он был в 1982 г. удостоен золотой медали Лиги американских художников. На фотографии Бунин выглядит как весьма пожилой человек с крупными чертами усталого от жизни благородного лица, глубоко посаженными большими печальными глазами и иронической складкой губ. Портрет Вербова являет нам совсем иной образ. Хотя характеристики внешности Бунина переданы им с фотографической точностью, писатель никак не выглядит усталым, «сломленным жизнью» поэтом, который: