Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs.

— Это кусок немецкого говна! — мрачно пошутил Аскет, который, судя по всему, тоже думал о канализации.

Он рывком дёрнул дверь, которая открылась чуть шире, осветил вплывшую в тамбур «пробку». Тряпка, оказавшаяся довольно большой и была больше похожа на большой мешок. Чёрный толкнул этот мешок каблуком своего ботинка. Мешок перевернулся, и мы увидели, что это мёртвый человек. Холод, от мокрой одежды, мгновенно сменил жар, прошедший по всему телу. Это действительно был человек!

— Штефан! — вскрикнул я, увидев белое, разбухшее, но не потерявшее узнаваемых очертаний, лицо.

Его тело очень хорошо сохранилось, видимо из-за ледяной воды. Я узнал его, даже выражение его лица было тем же, что при нашей встрече, вчера. Глаза его были закрыты. Волосы длинные, как у девушки. Ногти, длинной по доброму десятку сантиметров, были скручены в поросячий хвост. Ткань, из которой была сделана его одежда, была пропитана чёрной слизью. Притом, тело его было пластичным, словно он недавно умер, и ещё не успел окоченеть.

— Может и Фридрих! — предположил Аскет, по-своему понявший мой вскрик.

— Чего он такой… — не смог я сразу подобрать нужное слово. — Целый?

— Может быть из-за холодной воды, или например, грунт богат каким-нибудь минералом, который тормозит процессы гниения.

Наёмник по-хозяйски поднял тело, и бросил его на залитый водой бетонный пол комнаты, для сбора гильз. Тело смачно шлёпнулось, брызги серой воды разошлись в стороны. Что-то хрустнуло, и мне показалось, что разбухшая белая кисть одной руки, торчащая из чёрного рукава, сантиметров на пять стала длиннее. Вонь усилилась, и я понял — я весь в этой трупной воде, которая попала даже мне в рот. Мне сразу сделалось дурно от этой мысли, и от сладковато — земляного вкуса, который я ощущал в своём рту. Пол под ногами заходил ходуном, мышцы ног ослабли, голову закружило и меня вырвало. Весь съеденный в лагере обед плавал в серой воде, утекая в безмерное пространство технологического люка. Аскет удивлённо посмотрел на меня, продолжая обшаривать карманы.

— Не самое приятное зрелище? — сочувственно спросил он, копаясь руками в склизкой одежде трупа.

Его руки ловко обшаривали карманы. Делал он это как-то по-хозяйски — будто бы ему часто приходилось обыскивать разбухших от воды утопленников, пролежавших в воде семьдесят лет. Извлечённые из карманов вещи он складывал на мокрый выступ, в бетонном полу. Вот о мокрый пол шлёпнулась стопка размокших документов, брякнула железом зажигалка; предмет, похожий на кожаный кошелёк; швейцарский нож — скатившись с выступа, плюхнулся в колодец для гильз. Разбухшая картонная пачка каких-то сигарет, с вымытыми немецкими буквами, из которых читалось лишь «R-6». При покойном было два удостоверения. Наёмник раскрыл размокшую красную книжечку — оказавшуюся партбилетом члена «НСДАП». С чёрно-белой, размокшей фотографии серьёзно смотрел мужчина, в круглых очках — это был штурмбанфюрера Штефан Ланге. На фотографии он выглядел намного лучше, чем сейчас. Аскет аккуратно перелистнул склеенную страницу — размокшие и раскисшие марки говорили о регулярной выплате Штефаном членских взносов. Аскет раскрыл вторую книжечку, которой оказалось ещё одно удостоверение — на имя подполковника «НКВД» Кузнецова Егора Тимофеевича. С размокшей фотографии на нас бодро смотрел всё тот же Штефан, только одет он был в советскую форму. Аскет аккуратно развернул завёрнутый в целлофан, бумажный лист. Этот лист был испещрён немецким готическим шрифтом, имел множество не пострадавших от влажности печатей, с орлами.

— Это тот самый приказ, о котором я говорил. Эта бумага давала этому человеку не человеческие возможности. Карт-бланш — он мог заявиться в незнакомое подразделение и, не считаясь с задачей, которая поставленная этому подразделению, снять его по тревоге, и отправить в этот лес…

Он вновь развернул удостоверение члена «НСДАП», перелистнул страницу, и увидел вложенную в книжечку фотокарточку.

— Тут фото: дочь, жена, и он сам — как хорошо сохранилось фото! — удивлялся Аскет, разглядывая всё же слегка разбухшую фотокарточку.

— Освальд! — по инерции произнёс я, когда Чёрный ошибочно принял сына Штефана, — о котором тот вспоминал вчера, — За дочь.

Аскет перевернул карточку, и на обороте прочитал буквы и цифры, аккуратно выведенные на немецком языке готическим шрифтом: Штефан, Габриела, Освальд, 1937 год. Он посмотрел на меня с подозрением:

— Внатуре Освальд, а похож на бабу!

— Нужно похоронить его! — сказал я.

Аскет молчал.

— Откуда ты знаешь его имя? — вдруг неожиданно спросил он. — Только не ври мне! — жёстко добавил он.

— Я расскажу, только ты, скорее всего, мне не поверишь, или посчитаешь меня психом! Но расскажу я лишь после того, как мы его похороним, вместе с его вещами!

Аскет ненадолго задумался:

— Ладно, это можно, хоть нас и поджимает время. Вода пока стечёт. Копать сам будешь!