«Она что, флиртует со мной? — думал Симак. — Пожалуй, не самое подходящее время для этого. Слишком глубока рана, оставленная на сердце смертью Маши. Хотя надо признать, Алёна — девушка хорошенькая; познакомься мы с ней при других обстоятельствах, возможно, да нет — точно, — были бы вместе!» Губы действительно опухли, и теперь Симак это явно почувствовал, ощупывая их рукой. «Девушка с характером!» — подумал он про себя.
— Давай принесу что-нибудь холодное! — предложила Алёна. — Извини, я реально не хотела делать тебе больно!
— Не парься, Алён, все в порядке! По сравнению с дыркой в ноге, которую ты мне заштопала, это пощёчина — ни что. Но надо согласиться — ты права. Так что эту пощёчину я заслужил в полной мере, и благодарен тебе, за науку!
Она улыбнулась.
— Значит, ты не против, если я возьмусь за твоё воспитание? — она слегка прищурилась, пристально наблюдая за ответной реакцией.
— За урок — спасибо! А вот воспитание моё — это дело сложное, боюсь, тебе не по зубам!
— Ты пытаешься меня взять «на слабо?» — спросила она. — У меня крепкие зубы!
Хотелось окончить разговор, но для этого нужно было как минимум встать. Алёна же, будто услышав мысли, поставила руку на противоположную сторону шконки, как бы невзначай. Она пристально смотрела прямо в глаза. От неё пахло цветами и карамелью.
— Нет, дело в том, что я потерял недавно человека, который так же переживал о моём плохом воспитании. Человека, которого не устраивали мои грубые шутки, человека, которого я любил!
— Я не претендую, на то, чтоб занять её место, — сказала Алёна, — Я просто хочу изменить твою жизнь, Симак, изменить к лучшему. Мне в двух словах рассказал про Машу Левинц, так что я тебя прекрасно понимаю!
— Откуда ты знаешь, что для меня лучшее?
— Я знаю! — твёрдо сказала она. — Потому, что мы похожи с тобой!
— И что же по твоему «лучшее»? — попытавшись перевернуться на бок, он упёрся в руку Алёны, ставшую для него преградой.
— Лучшее, это нечто большее, чем пулевые дырки в ноге; большее, чем сухая жестокость, которой наполняется в тебе пустота, оставленная потерей любимой тобой девушки! Большее, чем озлобленность на весь мир; большее, чем одинокая старость в глухом лесу!
— И что мне нужно для этого сделать?
— Тебе? Ничего! Ничего не делай, я сделаю всё сама — ты только не мешай мне!
— Ты хочешь, чтоб мы с тобой были вместе? — напрямую спросил он.
— Да, и мы будем вместе — поверь мне! — уверенно добавила она.
— Ты же сказала, что не хочешь занимать место Маши?
— Нет. Не хочу. Я никогда не хотела занимать чужие места — всегда лучше иметь своё место! — чем-то эти слова напомнили ему саму Машу, у которой были похожие взгляды на жизнь.
— И как ты себе это представляешь?
— Ооо! Ты посмотри-ка! — воскликнул незаметно подошедший Левинц, — Стоило отойти на минуту, и они уже воркуют, как голубки!
Симак был благодарен вошедшему другу, прервавшему этот неуместный разговор, к которому он совсем не был готов. Лицо его покрылось румянцем, толи от оплеухи, толи от тех слов, услышать которые от Алёны он и не думал; от тех слов, которые говорил он сам. Ему нравилась эта весёлая, уверенная и красивая девушка, но он считал близкие отношения с ней предательством, по отношению к Маше, какой бы хорошей не была Алёна.
— Мы с тобой потом договорим, лады? — спросила она, вплотную прислонившись к нему.
Её дыхание жаром обожгло лицо. Она слегка отстранилась от Симака, как бы разглядывая его со стороны, по краюшкам губ расплылась еле заметная улыбка. Он почувствовал, что лицо налилось огнём — оно краснело.
— Да я пойду, извеняйте, граждане, что потревожил! — сказал Левинц, увидев, что Алёна освободила Симака. — Если я мешаю, то я пошёл! — вновь добавил он.
Сделав несколько шагов к выходу, он остановился, достал из-за пазухи немецкого кителя бутыль, отхлебнул из её горлышка, и продолжил:
— Был в советские времена такой случай — идёт патруль по парку. Слышит патрульный, что в кустах…
— Вот кого и надо учить хорошим манерам — так это Левинца! — тихо сказал Симак.
— Нет, этот парень уже неизлечим! — так же тихо ответила она.
— …Подошёл он к парочке, и… — продолжал Левинц.
— Слушай, заглохни пожалуйста! — прервал его Симак. — Этот бородатый анекдот ты уже раз десять рассказывал! К тому же тут девушка!
— Да, Левинц… доведёт тебя твой язык до беды! — сказала Алёна Левинцу, вставая с кровати.
— Знаю, мадам, так уж жизнь воспитала! Прошу прощенья, если что не так! — Левинц поклонился: рукой, сжимавшей горло бутылки, описал в воздухе полукруг, как бы приглашая девушку к выходу.
Алёна остановилась напротив замершего в поклоне Левинца, пристально посмотрела ему в глаза:
— Отморозок! — сказала она после недолгого изучения глаз с покрасневшими белками, словно поставив диагноз, и быстро вышла из спального расположения.
Только Алёна вышла, как в расположение ворвался Серёга, с рацией в руке.
— Симак, у нас гости!