Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs.

Грохот ставших редкими выстрелов, пробился сквозь пелену забытья. Аскет сидел у двери, с закрытыми глазами, прислонившись спиной к металлическим прутьям ограждения. Его автомат, всё это время лелеемый им с таким рдением, куском бесполезного железа валялся под его ногами. В руке он сжимал блестящую глянцем рукоять «Walther P-38». Беркут, Левинц и Терех были заняты обороной от наступающей, и казавшейся неизбежной, смерти. Симак одним резким движением сорвал с шеи ключ, согнутый пулей, которая могла бы убить его. Вставив его в замочную скважину, — она была сделана именно под этот ключ, — он с силой отогнул его в сторону, распрямляя изогнутый медный стержень, и провернул ключ. Механизм двери тихо лязгнул, этот лязг тут же привлёк внимание Наёмника. Тот бросил вначале безразличный, наполненный безысходностью и тоской, взгляд на дверь, — затем перевёл его на Симака, и будто что-то прочитав в глазах товарища, он тут же ожил, ловко подскочив, освобождая место, нужное, чтобы открыть дверь. Симак дёрнул за уже согретую его теплом ручку, она поддалась, и дверь в бетонную комнату с толстыми стёклами, отварилась. Краем уха Симак слышал, как разрывается немецкой бранью мегафон. Но это его уже не волновало. Он лишь успел хлопнуть по плечу ближайшего товарища, которым оказался Беркут — чтобы тот прекращал огонь, и перебирался в, несомненно, безопасное, укрытие. Они успели закрыть дверь за влетевшим в комнату, — словно с мостика погружающейся в морскую бездну подводной лодки, — Левинцем. Тут же раздались глухие удары в дверь, с той стороны. Это пули клюют в толстую, качественную сталь, на которой даже в потёртых местах нет ни одной ржавчинки — лишь пыль. Комната, в которой они оказались — была пультом управления установкой «Х-2», и судя по всему, главным по значимости помещением во всём этом подземном строении. В стене, которая в зале под ними казалась глухой, здесь был дверной проём. Они прошли в него, и обнаружили разветвление. Туалет и ванная; оружейка и склад с продовольствием, бумагами и прочим; комната с уютной домашней кроватью, тумбочкой и лампой на ней; кабинет. На кружевном покрывале, застилавшим кровать, лежали останки человека: обтянутый кожей безобразный череп, нелепо выглядевший коричневый костюм; покрытые пылью, некогда блестящие лаком, коричневые кожаные туфли. Из-под лацканов пиджака виднелась пожелтевшая от выделений какой-то жидкости, некогда белая, рубашка, — с которой змеёй свисал красивый галстук. По стене у кровати стекало застывшее ссохшееся пятно, бывшее видимо, мозгами погибшего здесь много лет назад человека. Из-под манжеты правого рукава, рубашка на котором была увенчана запонкой, с изображением змеи, — торчала кисть, обтянутая сухой кожей, сжимавшая пистолет «Walther РРК». На тумбочке рядом с уютной лампой, лежала аккуратная фетровая шляпа «Федора», с маленькими полями. В комнате пахло старьём, но никак не трупным гниением — и это было странно. Казалось, что этого человека просто высушили, и его кожа стянула сжавшуюся от обезвоживания плоть.

— Кто это? — задал неуместный вопрос Левинц, словно бы кто-либо из присутствующих мог на него вразумительно ответить.

Беркут прошипел что-то, из его слов можно было разобрать только «…в пальто» — и это слово, в свою очередь, ничего не проясняло. Оглядевшись, Симак заметил отсутствие Наёмника — и без труда догадался, что тот находиться на небольшом складе, в котором Симак видел воронёные стволы «МР-40» и коробки с патронами. Они прошли в кабинет, включили настольную лампу, жёлтый свет которой когда-то освещал важные для покойного её владельца, документы. На столе лежала книга в красном переплётё, из плотной материи. Откинув заглавную страницу, Симак вслух прочитал: «Klaus Richter. Tagebuch»[74].

— Это дневник! — подсказал стоявший за спиной Левинц.

— Хорошо, только не думаю, что мы сумеем что-нибудь разобрать! — сказал неслышно подошедший Наёмник. — Света — там осталась, а написан дневник немцем, да ещё и письменным немецким шрифтом!

Симак перелистывал страницы, и убеждался, что без переводчика, без хорошего переводчика, им не обойтись — даже Свете трудно будет разобраться в этих каракулях. На некоторых страницах он видел аккуратно выведенные формулы, наброски, чертежи. Но вдруг глаза Симака зацепились за знакомые, русские буквы, когда он уже перелистал более половины дневника. Он отлистал назад, и вернулся к тому моменту, когда автор дневника перешёл на русский.

— Что там? — увидел оживление товарища, Терех.

— Тут по-русски… — ответил тот, уже погрузившись в слова, выстроенные ровными шеренгами, на белой, словно новой, бумаге.

Голос Симака воспроизводил написанные много лет на бумаге слова, в каждом из них крылась боль, бессилие, горечь.

«Клаус Рихтер. «Начало конца».