Бунт Дениса Бушуева

Все, что произошло потом, Денис никогда не мог восстановить в точности в памяти. Ему запомнилось лишь, что действовал он подсознательно, повинуясь не разуму, а какому-то инстинкту отчаяния. Схватив мяч и заметив мчавшийся на нее автомобиль, девочка метнулась сначала назад, потом – к другой стороне шоссе, заметалась и вдруг присела на мокрый асфальт, в ужасе охватив руками головку в вязаной шапочке, из-под которой выбивались растрепанные кудряшки волос. Тормозить было поздно. Денис резко свернул направо. Машина взвизгнула, перелетела кювет, стукнулась колесами о наружный край кювета, вымахнула на тропинку и врезалась в высокий забор, дробя и ломая старые доски. Последнее, что еще помнил Денис, это – то, что правой рукой, предплечьем, он успел перед ударом машины о забор прикрыть лицо.

Потом наступил мрак. И – тишина.

IX

В начале апреля Ольга Николаевна Синозерская уезжала с дочерью в Крым. Уезжала надолго, месяца на полтора. Допросы, в связи с побегом брата из концлагеря, продолжавшиеся почти целый месяц, измотали ее в конец. Аркадий Иванович настоял на том, чтобы она взяла отпуск.

За неделю до отъезда, погожим днем, Ольга отправила на прогулку четырехлетнюю дочь Танечку вместе с матерью покойного мужа Еленой Михайловной, а сама принялась за разборку бумаг и старых писем. Деревянная зимняя дача, в которой Ольга снимала небольшую комнату на втором этаже, стояла всего лишь в пяти километрах от Москвы, неподалеку от шоссе, в старом запущенном саду, настолько густом, что летом солнце совсем не заглядывало в окна.

Комнатка была маленькая, тесная. У единственного окна стоял небольшой письменный стол, у левой стены – кровать, на которой спали Ольга и Танечка, по другую сторону окна стоял старый плюшевый диван, на нем спала Елена Михайловна. Посреди комнаты кривился круглый обеденный стол; в углу, у двери, нелепо выпячивался платяной шкап, к боку его прилепилась высокая этажерка, туго набитая книгами.

Писем было немного. Это были письма за последние три года, те, что приходили после ареста и расстрела мужа. Были и последние письма из концлагеря от брата Дмитрия. В январе Дмитрий бежал из лагеря. До марта месяца Ольгу Николаевну не тревожили – лишь следили за нею. А с начала марта и весь март таскали на Лубянку и допрашивали, выпытывали, не знает ли она чего-либо о брате. Дмитрий же как в воду канул. На одном из последних допросов следователь сказал ей, что всего вероятнее – Дмитрий погиб в тайге.

Это новое горе сильно подточило ее здоровье. Аркадий Иванович был прав: отпуск был необходим.

Места в комнате было мало, и, чтобы удобнее было, Ольга расположилась на ковре, на полу. Было душно. Хозяйка, несмотря на погожий день, еще с утра начала топить.

«Пора бы уж рамы выставить», – подумала Ольга и, встав с пола, подошла к окну и распахнула форточку. Свежий, прохладный воздух ворвался в комнату вместе с терпким запахом ранней весны. За окном слегка покачивала тяжелыми лапами могучая ель. Ольга взглянула на нее и улыбнулась, сверкнув полосками мелких и чистых зубов. Она вспомнила, как однажды Аркадий Иванович пошутил, что он когда-нибудь срубит эту ель, так как ревнует Ольгу даже к этой ели. Несмотря на то, что слово «ревность» он частенько употреблял, однако с объяснением медлил – мешала чересчур уж сильная любовь к Ольге.

Она нашла в куче писем последнее письмо Дмитрия и, не присаживаясь, а лишь облокотясь на стол, развернула письмо, склонив голову. Стройная, с тонкими руками, покрытыми еле заметными золотистыми волосами, и тонкой шеей, она казалась моложе своих лет. Умные, большие, ярко-голубые глаза ее в темных ресницах внимательно перечитывали знакомые строчки. В десятый, в сотый раз она перечитывала это письмо, ища в нем хоть какой-нибудь намек на безрассудный поступок брата. Но, хотя она и считала побег брата безрассудным, где-то в глубине души одобряла его и узнавала в нем брата – такого, каким она знала его с детства: смелого и волевого.

«Ах, Дмитрий, Дмитрий, как нелепо сложилась твоя жизнь! Как светло и радостно ты ее начал и как страшно кончил. Боже, как несчастна наша семья! И когда это только кончится?»

Разобрав письма и отложив нужные в дорогу бумаги, Ольга принялась за книги. Достала с этажерки томик Лермонтова с «Героем нашего времени» – любимой своей вещью, объемистое издание избранных произведений Чехова и «Давида Копперфильда» по-английски. На валике дивана лежала принесенная Аркадием Ивановичем накануне новая книга – поэма Дениса Бушуева «Матрос Хомяков». Ольга не любила советских писателей, но Аркадий Иванович так расхваливал эту книгу, что она согласилась ее прочесть. И теперь, взяв книгу, она положила ее вместе с теми, которые брала с собой, но, секунду подумав, решительно отложила книгу в сторону.

Все, что Аркадий Иванович рассказал ей о Денисе Бушуеве тогда, в театре, на несостоявшемся просмотре «Братьев», – отталкивало ее от автора «Матроса Хомякова».

– После когда-нибудь прочту…