Бунт машин

Во вчерашних интервью г. Жавиля с представителями прессы высказано столько презрения к нам, столько высокомерия, что мы считаем себя оскорбленными. Так как наше предупреждение оказалось безрезультатным, мы с сожалением сообщаем населению, что, начиная с сегодняшнего дня и на неопределенный срок, наши товарищи на всех предприятиях, в которые вложены капиталы г. Жавиля, присоединяются к бастующим.

От имени В. С. М.

СЕКЦИЯ КРУГЛЫХ ПИЛ.

Эта афиша, содержание которой стало известно публике из газет, уже не вызвала смеха: всем стало жутко и в то же время любопытно. Ждать пришлось недолго. Предместье Холла, такое тихое днем, потому что мужчины работали в соседних копях, женщины в мастерских, а дети уходили в школу, внезапно оживилось… Рудокопы вернулись домой, так как перестали действовать подъемные машины у шахтных клеток. В швейных мастерских остановились машины, работающие электричеством. В школах погасли все лампы. В то же время перестали ходить трамваи. Электрические часы остановились на 10 ч. 4 мин. Подвальные помещения больших магазинов остались без света. Токарные, столярные и фрезерные станки на заводе автомобильном и сельскохозяйственных машин забастовали так же, как и пилы. Стали и ткацкие машины. На станциях метрополитена линии Восток-Запад пассажиры должны были пробираться ощупью по туннелю к выходу. Улицы были полны свободными от работы рабочими, взволнованными чиновниками и коммерсантами. Один вопрос был у всех на устах: «Возможно ли это?» Ответ был: «Невозможно». Но внутренний голос насмешливо спрашивал: «Однако?»

Телеграф и телефон, верные своему долгу, работали беспрерывно и передавали в другие города новые сведения о забастовке по мере того, как они становились известными. Гостиницы в районе расположения заводов Жавиля были засыпаны телеграммами с просьбами оставить помещение для желающих быть очевидцами забастовки. Иностранные ученые спорили о том, что они назвали впоследствии «случаем Жавиля». Поднялась резкая полемика между лицами, утверждавшими, что машины не живут, а следовательно не могут ни думать, ни хотеть, и другими, заявлявшими, что понятие «жизнь» относительно, что нельзя определить границу между одушевленными существами и так называемыми неодушевленными, и что если «функция строила орган», то и орган мог также построить функцию. Одна лондонская газета открыла анкету между своими читателями и напечатала массу воспоминаний последних, послуживших аргументами и для «машинистов» (так назывались защитники существования души у машины) и для «антимашинистов».

— Вот уже более 20 лет, как я управляю автомобилем, — писал, например, некто Смит из Ливерпуля, — значит, я кое-что понимаю в их механизме. Я могу определить по звуку, чем вызвана остановка мотора. В прошлом году я отвозил на вокзал на своей машине, в 20 лошадиных сил, моего друга. Когда я собирался ехать обратно, я не мог тронуться с места. Я проверил все части. Динамо было в порядке, карбюратор чист, как только что отчеканенная монета, бензин подавался хорошо; никаких повреждений. А между тем мотор не работал. Два часа провозился я с машиной; наконец, бросил ее и отправился пешком к фабриканту, продавшему мне ее. Он пожал плечами и мы вернулись вместе с ним на станцию. Я повернул при нем рукоятку, не дотрагиваясь ни до чего другого. И мотор заработал, как всегда. Фабрикант сказал мне: «Вы не единственный, с которым это случилось. Вам попалась „капризная машина“». Эти слова никогда не изгладятся из моей памяти; я вспомнил о них, читая о «забастовке машин».

Другие лица, механики, монтеры тоже рассказывали о подобных случаях, называли число, место, свидетелей. Все эти рассказы вызывали у читателей чувство удивления, смешанное со страхом. Маленькие и большие машины выступали, как одаренные индивидуальностью. Особенно взволнованы были очевидцы событий. Мужчины, женщины, дети всех классов и состояний бросали исподлобья испуганные взгляды на «забастовщиц-машин» через полуоткрытые двери заводов и фабрик. Маховики, шатуны, динамо и другие машины казались в полумраке живыми существами, чудовищными и воинственными. Целое стальное племя, возмутившееся против человечества, заселяло промышленные предприятия города; это были апокалиптические звери, гигантские крабы, пауки, скорпионы, питающиеся маслом и железными опилками, у которых металл заменял мясо, ремни — нервы, электричество — кровь, а какое-то неведомое вещество — мозг.

XI

— Здравствуйте, дорогой, — сказал г. Брассер-д’Аффер, — я только что собирался вам протелефонировать. Как обстоит дело с великой «Неделей празднеств»?

У Трепидекса был озабоченный вид.