Бунт машин

— Набережная Озарбр, через 20 минут, на яхте графини Гандур.

Была ли графиня Гандур действительно графиней — никто доподлинно не знал. Ей было не то 40, не то все шестьдесят лет; она была либо француженка, либо испанка, а может быть и американка. Она была чертовски богата, писала стихи, хорошо ездила верхом, сама управляла автомобилем, говорила речи на разных светских торжествах, присутствовала на дебатах в парламенте и в академиях, на скачках, на национальных и интернациональных спортивных празднествах, принимала участие в литературных жюри. Владела яхтой, которая или стояла на якоре на реке или же бороздила воды дальних стран, о чем подробно сообщали ежедневные газеты и еженедельники.

— Через 20 минут? — спросил Форсинг. — Надо спешить.

Уплатив по счету, приятели выбрались из ресторана и расселись по автомобилям. Трепидекс открывал шествие или, вернее, бег, Петара следовал за ним на расстоянии 30 метров, за ними Форсинг. Моторы гудели, как шмели. На повороте Трепидекс увидел двух блузников, служащих Электрической Компании, возвращавшихся с утреннего обхода. Они резко отскочили в сторону и разразились ругательствами. Форсинг на это презрительно рассмеялся. Спустя минуту спортсмены были уже на берегу реки. Освещенные иллюминаторы яхты казались яркими лунами среди ночного мрака. У входа на мостик, где копошились какие-то тени, горел фонарь.

Каботина, в голове которой слегка шумело от выпитого шампанского, смеялась, показывая свои белоснежные зубы и пожимала крепко руки графини Гандур, показывавшей им свой плавучий домик. В квадратном салоне, освобожденном от столов и цветов, собрались наиболее «неистовые» члены «Клуба неистовых». Президента встретили овациями. Когда Каботина и графиня уселись, Трепидекс объявил заседание открытым.

— Прежде чем перейти к порядку дня, — провозгласил он, — мы должны почтить вставанием память наших доблестных товарищей и друзей — Карла Карбю и Мориса Гальваноза, трагически погибших третьего дня. Чтобы поддержать свою репутацию неистовых — прозвище, которым мы все гордимся, — они неслись со скоростью 130 клм., не обращая внимания ни на подъем, ни на спуски, ни на повороты, и были раздавлены экспрессом у местечка Тру-Сюр-Мар. Подвиг их не требует комментариев; я ограничусь только выражением восхищения ими и сожалением об их утрате. Боже вас упаси, однако, сказать — «Да почиют они с миром», потому что наш идеал в том, чтобы даже за гробом обрести не покой, а молниеносное движение, вихрь. Пусть же души наших товарищей, безвременно отнятых у нас злой судьбой, непрестанно носятся вокруг нас. Если неистовство и ведет нас иногда к гибели, зато оно дает нам возможность украшать жизнь.

Раздались аплодисменты. Трепидекс, гордый своим успехом, предоставил слово секретарю, выступившему с докладом по вопросу об устройстве «Недели безумств».

— Сообщение о наших грандиозных празднествах встречено во всем мире с неописуемым энтузиазмом, — сказал он. — Со всех концов света спортсмены письмами, телеграммами и радиограммами выражают свое согласие принять участие в празднествах. Мы получили так много откликов, что я ограничусь лишь кратким перечислением. Если есть неистовые в нашем государстве, то их немало и по ту сторону границы, — и секретарь потряс кипой писем и телеграмм; и посыпались имена отдельных членов, названия клубов, обществ Европы, Америки, Индии, Китая и Австралии, целый калейдоскоп людей — пожирателей пространства. Предлагали пароходы и поезда; вызывались устроить арены, стадионы, подвижные дортуары, подводные и воздушные рестораны и т. п. Первоначальная программа, таким образом, получала свое полное завершение. Так как каждый день недели должен был праздноваться в различных городах, расстояние между которыми было не менее 600 километров, можно было себе вообразить, сколько понадобится перевозочных средств для того, чтобы перемещать зрителей и артистов из одного города в другой, какую массу труда и энергии придется на это затратить.

Присутствующие, захваченные проектом, вставали один за другим, высказывая свои соображения, которые Трепидекс записывал, чтобы обсудить их потом с Брассер-д'Аффером. Так продолжалось три часа, после чего собрание занялось вопросом о замещении вакансий, освободившихся за смертью Карбю и Гальваноза. Было предложено 3 кандидата. Первого звали Тротинэн. Он был невысокого роста, с брюшком, небольшой лысиной, в золотых очках. Взойдя на кафедру, покинутую секретарем, он начал гнусавым голосом:

— Господа, я буду краток, но точен. Я не богат: всего три миллиона; определенной профессии не имею; путешествую по жарким странам зимой, по холодным — летом.