К несчастью как для истории, так и для Борэкса, первый выстрел оказался единственным, произведенным на этой дуэли. Мибс не промахнулся, хотя и жаловался впоследствии — со свойственной ему взыскательностью даже по отношению к самому себе, — что несовершенство системы прицеливания допотопного дуэльного пистолета как раз-то и стало той причиной, почему посланная из него пуля отклонилась вниз от точки прицеливания на добрых пять дюймов. Пуля прошила правую щеку конгрессмена, который, оказавшись не в силах смотреть смерти прямо в глаза, непроизвольно повернул голову в сторону, и вышла через левую. А затем вонзилась в ствол клена в пяти метрах за спиной у Борэкса, откуда впоследствии была извлечена и выставлена на всеобщее обозрение в Смитсонианском институте. Дерево, вошедшее в историю под названием «дуэльного клена», еще в течение многих лет было главной достопримечательностью края, который стал излюбленным местом проведения пикников и покрылся густой сетью мотелей. Однако уже в первом десятилетии следующего века этот клен был с корнем извлечен из земли при прокладке скоростной автотрассы, соединявшей Скенектади, штат Нью-Йорк, с новым международным аэропортом в Бангоре, штат Вермонт. Пересаженное с грандиозной помпой в землю Вашингтона, федеральный округ Колумбия, оно всего лишь через несколько пролетевших как один миг месяцев приказало долго жить, не выдержав субтропического зноя столицы. Раненого Борэкса тут же отнесли в полевой армейский госпиталь, развернутый поблизости на случай именно такой необходимости. Пока над ним хлопотали врачи, главный распорядитель его предвыборной кампании, политический деятель, широко прославившийся своей невозмутимостью и проницательностью в самых стрессовых ситуациях, вышел из палатки и приказал выставить вооруженных часовых перед входом в нее. Поскольку бюллетени о состоянии Борэкса, публиковавшиеся в течение нескольких следующих дней, заверяли, что нет особых оснований для беспокойства за жизнь и здоровье Борэкса, но страдали обилием туманных фраз и недомолвок, народ не знал что и думать. Было ясно только одно — жить Борэкс будет.
Циркулировало великое множество самых различных слухов, тут же подвергавшихся тщательному анализу виднейшими обозревателями Вашингтона, Голливуда и Бродвея. В самом ли деле Мибс применил пулю «дум-дум»? Был ли кончик ее отравлен очень редким южноамериканским ядом? На самом ли деле мать кандидата в президенты совершила такое далекое путешествие из своего уютного домика в Окербочер Свэмпс, штат Флорида аж до самого Нью-Йорка и с поистине тигриной яростью набросилась на Старину Шепа в редакции «Волосатой груди», исцарапав ему лицо ногтями и едва не выколов глаза, а потом еще искусав и искромсав щеки и шею металлическими вставными челюстями? Действительно ли имела место тайная церемония, на которой десять региональных лидеров мужчинизма обступили со всех сторон Шепарда Л. Мибса и стали свидетелями того, как Генри Дорсблад сломал шпагу и сигару Мибса о свое колено, резким ударом ладони сплюснул в лепешку котелок Мибса и торжественно оторвал гульфик от его брюк? Всем было хорошо известно, что тело молодого конгрессмена было столь тщательно обмерено и сфотографировано перед дуэлью, что изготовление протезов вместо выбитых пулей трех или четырех коренных зубов было, в общем-то, плевым делом. Но возможно ли протезирование языка? И вообще, удастся ли с помощью пластической операции восстановить такие пухлые юношеские щеки и такую лучезарную улыбку?
По давно уже установившейся традиции последняя теледискуссия должна была состояться вечером перед днем выборов. Миссис Странт, как истинная леди, предложила отменить ее. Штаб-квартира Борэкса отвергла ее предложение: традицию нельзя нарушать ни в коем случае. Матч состоится при любой погоде.
В этот вечер светились экраны абсолютно всех телевизоров на территории Соединенных Штатов, включая даже ставшие музейной редкостью черно-белые. С кроватей подняли детей, медперсонал больниц освободили от ежевечерних обходов, даже поснимали часовых с отдаленных постов, где не было телевизоров.
Первой выступила Клариссима Странт. Она коротко изложила свои предвыборные тезисы в дружественной манере, то и дело обворожительно улыбаясь, и представила на суд зрителей идеалы мужчинизма в простой, но изготовленной с особой любовью упаковке, словно рождественский подарок для членов своей семьи.
Затем камера развернулась к конгрессмену Борэксу. Он не произнес ни слова и только, с грустью взирая на телезрителей выразительными, подернутыми влагой глазами, показал на круглую рану диаметром в полдюйма на правой щеке. Затем медленно повернулся к объективу телекамеры другой щекой. На ней тоже была рана. Сокрушенно покачав головой, он поднял со стола большую фотографию своей матери в искусно отделанной серебряной рамке. Из глаза его при этом выкатилась чудовищных размеров слеза и расплескалась по фотографии.