Бунт на «Баунти»

– Перед вашим именем, перед памятью отца и матери. Вы были арестованы и преданы суду за мятеж, и хотя вас оправдали и вы виновны не более, чем я или сэр Джозеф, к вашему имени может пристать дурная молва. Может пристать, а пристанет или нет, зависит от вас. Если вы предпочтете жить на берегу или, что еще хуже, решитесь похоронить себя в южных морях, люди при упоминании вашего имени будут говорить: «Роджер Байэм? Ну как же, прекрасно помню, это один из мятежников с „Баунти“. Его судили, но в самый последний момент оправдали. Он был на волосок от гибели!» Общественное мнение – грозная сила, мистер Байэм. Сбрасывать со счетов его нельзя.

– Скажу прямо, – отозвался я. – Черт с ним, с общественным мнением! Я не виновен, и мои родители – если есть загробная жизнь – знают об этом. Другие же пусть думают, что хотят.

– Вы оказались жертвой обстоятельств и много перенесли, – мягко возразил капитан Монтагью. – Я хорошо понимаю ваши чувства, однако правы мы с сэром Джозефом, а не вы. Вы носите благородное имя и поэтому обязаны продолжать службу на море. Близится война, ваше участие в ней заставит болтунов замолчать. Ну же, Байэм! Честно говоря, я хочу, чтобы вы служили на «Гекторе», даже оставил для вас место.

– Именно так вам и следует поступить, – кивнул сэр Джозеф.

Доброта капитана Монтагью весьма меня тронула.

– Благодарю вас, сэр, – пробормотал я, – мне лестно ваше предложение, но…

– Нет никакой нужды решать прямо сейчас, – прервал он. – Обдумайте то, что я вам сказал, и в течение месяца дайте ответ.

– Да, не торопитесь, – поддержал сэр Джозеф, – а сегодня больше не будем об этом.

Капитан Монтагью ушел довольно рано, после чего сэр Джозеф повел меня в свой кабинет, увешанный оружием и безделушками из далеких стран.

– Байэм, – заговорил он, когда мы уселись у камина, – я давно хотел задать вам один вопрос. Вы знаете, что я держу слово; если сочтете возможным мне ответить, обещаю, что ваш ответ не узнает никто.

– Слушаю вас, сэр, – отвечал я.

– Скажите, где Флетчер Кристиан?

– Клянусь вам, сэр, не знаю и даже не догадываюсь.

Несколько мгновений он смотрел на меня своими проницательными голубыми глазами, затем резко встал и развернул на стене большую карту Тихого океана.

– Принесите сюда лампу, Байэм» – попросил он.

Мы встали рядом у карты самого большого океана.

– Вот Таити, – проговорил сэр Джозеф. – Каким курсом ушел «Баунти»?

– По-моему, на север-северо-восток.

– Если не ошибаюсь, в этом направлении лежат Маркизские острова. Их уже давно открыл испанец Менданья. Богатые острова, и всего неделя пути при попутном ветре. Смотрите, вот они.

– Сомневаюсь, сэр, – ответил я. – Кристиан дал нам понять, что хочет найти какой-нибудь неизвестный остров. Вряд ли бы он стал обосновываться там, куда могут зайти корабли.

– Пожалуй, вы правы, – согласился сэр Джозеф и сменил тему: – Бедняга Кристиан!

– Вы знали его, сэр?

– Довольно близко, – кивнул он.

– Он был моим хорошим другом, – сказал я. – Видит Бог, у него были основания так поступить.

– Несомненно. А вообще-то странно, мне казалось, что они с Блаем друзья.

– Уверен, что капитан Блай тоже так думал… Меня ждет печальное поручение; я обещал Кристиану повидаться с его матерью.

– Его родители – достойные люди. Они живут в Камберленде.

– Да, сэр, я знаю.

Сэр Джозеф свернул карту. Я посмотрел на высокие часы, стоявшие у стены:

– Мне пора домой, сэр.

– Да, мой мальчик, пора спать. Но прежде чем ты уйдешь, выслушай меня. Я от всей души советую тебе обдумать предложение капитана Монтагью. Сейчас у тебя тяжело на душе, но это пройдет. Мы с Монтагью уже не молоды и знаем этот грустный старый мир лучше тебя. Лучше бы тебе отказаться от мысли осесть на Таити.

– Я обдумаю это, сэр.

День за днем я откладывал поездку в Уитиком. Я боялся покинуть тихий старый дом мистера Эрскина и уехал лишь после того, как навестил в Камберленде мать Кристиана. О разговоре с нею я лучше промолчу.

Промозглым зимним вечером я вылез в Таунтоне из кареты прямо под моросящий дождь и сразу увидел наш экипаж. Старый кучер умер, на козлах сидел его сын, соучастник множества моих детских проделок. Я сел в экипаж, и мы тронулись по грязной, изрытой колесами, плохо освещенной улице.

Дождь все моросил и моросил, лошади бежали по лужам, замедляя ход, когда дорога шла в гору. Устав от долгого путешествия из Лондона, я задремал, а когда проснулся, под колесами уже скрипел гравий аллеи, вдали же виднелись огни дома. На секунду мне показалось, что прошедших пяти лет будто и не было, будто я спешу домой из школы на рождественские каникулы, а матушка прислушивается, не едет ли экипаж.

На крыльце стояла Тэкер, рядом с нею – дворецкий и остальные слуги, показавшиеся мне одинокими и несчастными. Никогда, кроме этого вечера, я не видел слез на глазах у Тэкер.