Бунт на «Баунти»

Этот вопрос задал сэр Джордж Монтагью, капитан «Гектора». До сих пор не могу понять, почему ни мне, ни мистеру Грэхему не пришел в голову этот вопрос. Возможно, потому, что Нортон был мертв и мы его не принимали в расчет, так же как и других погибших. Как только капитан Монтагью заговорил, я все понял.

Пековер. Да, я встретил его около двух часов ночи.

Суд. При каких обстоятельствах?

Пековер. Я услышал какой-то стук и пошел узнать, в чем дело. Подойдя, я увидел Нортона, который что-то мастерил, и спросил, что это он делает так поздно. Тот ответил, что чинит клетку для птицы, которую мы закупили у туземцев в Намука.

Суд. Вы видели, что именно он делал?

Пековер. В сущности, нет, было очень темно, да я и не сомневался в его словах.

Суд. Вы еще о чем-нибудь говорили?

Пековер. Я сказал ему, чтобы он шел спать и что у него днем достаточно времени для починки клеток.

Суд. Скажите, разве на «Баунти» плотники клетками не занимались?

Пековер. Занимались, но Нортон им помогал, когда у них было много работы.

Суд. А раньше вы замечали, чтобы Нортон занимался чем-либо таким по ночам?

Пековер. Раньше нет, если мне не изменяет память.

Суд. Как вы думаете, мог это быть маленький плот, а не клетка?

Пековер. Вполне. Как я уже говорил, было темно, да я и не обратил внимания на то, что он делал.

У меня появился слабый лучик надежды: рассказ Пековера подтверждал мои слова о том, что Кристиан собирался этой ночью сбежать с корабля и что Нортон об этом знал.

Далее место для свидетелей занял Хейворд. Как я его ни расспрашивал, он так и не подтвердил, что я спустился вниз в ту ночь вместе с Тинклером. Халлет продолжал утверждать, что, когда капитан Блай заговорил со мной, я рассмеялся и отошел в сторону. Правда, я заметил, что его упрямство и наглость произвели на суд неблагоприятное впечатление.

После меня защищался Моррисон. Он прочел свою речь спокойно и твердо; по-моему, она прозвучала весьма убедительно. Фрайер, Коул, Перселл и Пековер подтвердили все, что могли подтвердить. Халлет и Хейворд продолжали утверждать, что видели его вооруженным, но ему удалось заставить их признать, что они могут ошибаться.

Суд объявил перерыв. В час дня он собрался снова и заслушал Нормана, Макинтоша и Берна. Поскольку их невиновность была уже практически доказана, их отпустили довольно быстро.

За ними последовали Беркитт, Миллворд и Маспратт. Вина первых двух была настолько очевидна, что изменить мнение суда было невозможно, ведь оба они добровольно приняли участие в бунте с самого начала.

Последним выступал Эллисон. Он сам написал свою речь, и его адвокат, капитан Бентам, решил ее не переделывать, полагая, что детская непосредственность, с какой Эллисон описал свое участие в мятеже, это единственное, что может смягчить приговор.

Слушание закончилось в четыре часа. Суд разошелся, и нас доставили обратно на «Гектор», где мы должны были ожидать приговора.

Глава XXIII. Приговор

День 18 сентября 1792 года выдался типичным для английской осени — небо серенькое, вода тоже. С самого утра лил дождь, однако к тому времени, когда с корабля «Дьюк» выстрелила пушка, возвещая о начале судебного заседания, ливень утих, и сквозь морось стали смутно вырисовываться силуэты стоящих на якоре кораблей. Немного позже небо прояснилось, и выглянуло солнце. На квартердеке «Дьюка» в толпе зрителей я заметил сэра Джозефа и доктора Гамильтона. Рядом с ними, к своему удивлению, я увидел мистера Эрскина, давнего друга и адвоката нашей семьи. Теперь ему было далеко за семьдесят. Будучи еще мальчишкой, я изредка ездил с отцом в Лондон и там много времени проводил с мистером Эрскином, который не раз водил меня гулять по городу; эти редкие визиты относятся к самым светлым воспоминаниям моего детства. Сейчас, впервые после начала процесса, я был глубоко взволнован и видел, что мистер Эрскин тоже с трудом сдерживает свои чувства.

Наконец дверь отворилась, и зрители заняли свои места. Вслед за ними вошли мы и стоя ожидали, пока члены суда рассядутся. Через несколько секунд профос выкликнул:

— Роджер Байэм!

Я вышел вперед, и председательствующий спросил:

— Имеете ли вы сказать в свое оправдание что-нибудь еще?

— Нет, ваша честь.

Тот же вопрос задали и остальным подсудимым. Затем зрителей попросили покинуть помещение, нас тоже вывели, и дверь закрылась. Мы остались ждать на палубе.

Накануне вечером меня посетил мистер Грэхем и научил, как мне узнать свою судьбу, сразу после того, как я предстану перед судом. На столе перед председательствующим будет лежать кортик. Так вот, если его острие будет указывать на ножку стола, у которой я встану, это значит, что я признан виновным, если же кортик будет лежать иначе, значит, я оправдан. Я чувствовал полную безучастность к тому, что меня ждет. На меня напало какое-то оцепенение, я словно грезил наяву, и происходящие события волновали мое сознание не больше, чем легкий ветерок поверхность моря.