Бунт в «Зеленой Речке»

Отперев дверь, Клейн пропустил Девлин вперед. Крохотная комнатушка была обставлена так скудно, что скорее походила на келью монаха — дзен-буддиста. Ни книг, ни радио, ни даже плакатов на стенах. Только кровать, маленький стол и единственная фотография в рамке над кроватью. На столе горели две оставленные Коули свечи и самодельный освежитель воздуха, сделанный из опилок, уголька и дезодоранта, подогреваемого в ситечке для чая. Кровать была узкая, но зато недавно застеленная, с откинутыми простынями.

— Ох уж этот Лягушатник, да? — сказал Клейн.

Наклонившись над кроватью, он в мерцающем свете свечей всмотрелся в цветную фотографию. Широкоплечий фермер с мрачно-торжественным лицом стоял рядом с волевой женщиной с более светлой кожей. Она держала на руках малыша, а перед родителями с фотографии смотрели трое детишек постарше — два мальчика лет десяти и девчушка лет шести.

— За последние десять лет он не получил от них ни единой весточки, — пояснил Клейн, — но я не слышал ни одного плохого слова в их адрес.

Он обернулся. Девлин машинально обмакивала палец в тающий воск одной из свечей: казалось, она не внимала Клейну.

— Сядь, пожалуйста, и послушай, что я тебе расскажу, — попросила она, поворачиваясь к Клейну. — И если ты меня перебьешь, я так и не смогу договорить до конца.

Клейн по-турецки сел на кровать, прислонился спиной к стене и приготовился слушать. И она, выкурив одну за другой три сигареты подряд и безостановочно меряя шагами комнатку, рассказала обо всем, что произошло между ней и Робеном Уилсоном, пытаясь объяснить значение случившегося для нее. Клейн слушал молча. Когда Девлин закончила свой рассказ, она раздавила окурок в пепельнице и отвернулась к двери.

— Теперь ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила она.

— Я хочу, чтобы ты осталась, — ответил Клейн.

Ее рассказ нисколько не повлиял на его отношение к девушке, разве что еще более усилил его к ней влечение и его восхищение — примерно в равной степени. Его даже не заботил размер уилсоновского члена. Ему на это было наплевать. Девлин посмотрела на него.

— Думаю, это был прекрасный поступок, — спокойно сказал Рей. — Останься со мной.

— Ты серьезно?

— Возможно, я дурак; возможно, я большой дурак. Но я не из тех дураков, которые будут делать из происшедшего катастрофу. Уилсон герой. Я тронут. — Клейн ухмыльнулся. — Вот если бы ты трахнулась с Джимпом Коттоном, я бы тебе показал!..

Девлин смахнула что-то с глаз.

— Я хочу еще раз повторить, что я люблю тебя…

Клейн кивнул. Ему ничего не оставалось, как рассказать Девлин о себе. У него и в мыслях не было скрывать от нее свое прошлое — просто как-то случая не представлялось. Теперь такой случай выдался.

— Раз уж настало время темных тайн, давай-ка я расскажу свою. Как знать, может изменится твое отношение ко мне.

— Очень сомневаюсь…

— Меня посадили за то, что я изнасиловал свою подружку.

Некоторое время Девлин молча изучала лицо Клейна. А тот ощущал, как в нем ворочаются в любую секунду готовые вырваться наружу чувства, которые он похоронил и перепахал своей работой, дисциплиной и желанием выжить. Он постарался отделаться от них, догадываясь, что в основном — это смесь горя и гнева.

Наконец Девлин заговорила:

— Пожалуй, расскажи об этом подробнее.

— В самом деле? — спросил Клейн.

Девлин глубоко вздохнула:

— Я останусь с тобой независимо от того, расскажешь ты мне что-нибудь или нет. Я не верю, что ты совершил нечто такое, с чем я не смогу мириться. Но я хочу знать…

Клейн уставился на свечу.

— Мы были вместе четыре года, и все пошло прахом задолго до этого печального конца.

— Как?

Клейн не отрывал взгляда от свечи; вся комната вместе с Девлин сделалась невидимой.

— Обычное дело. Банальная история, из тех, что позволяют адвокатам по разводам и психотерапевтам жить припеваючи. Ни тебе страшных преступлений, ни роковых измен. Такие истории всегда кажутся нудными со стороны и заставляют твою душу истекать кровью, когда это происходит с тобой. Мы ничем не отличались — еще одна парочка, отрабатывающая вариацию на заезженную тему. Взаимная пытка. Одно время это нас увлекало, но потом надоело, и все кончилось.

Клейн взглянул на Девлин и увидел в ее глазах страх. Он снова отвел взгляд.

— Не физическая пытка, если ты подумала об этом. Это было бы слишком прямолинейно, слишком просто. Нравственную муку можно растянуть намного дольше. В конце концов все, что у нас осталось, — это то, что мы называли между собой половыми актами ненависти. Понимаешь, что я имею в виду? Они хороши, пока длятся, но когда все заканчивается, ненавистен даже звук собственного дыхания.

— Я понимаю, — сказала Девлин.

— Однажды после одного из таких грандиозных актов я заявил, что не желаю ее больше видеть — она мне осточертела. Она в ответ заявила, что если я брошу ее, она уделает меня так, что я… — Клейн пожал плечами. — Она говорила такое не впервые, и мне уже надоело. Я просто встал и ушел. А утром ко мне в больницу пришли полицейские и арестовали за изнасилование.

— Ты насиловал ее?

— Она так заявила. Да и какое это имеет значение?

— Большое, и ты это знаешь.