— Мы позаботимся друг о друге, — произнес Эбботт.
— Верно, — подтвердил Клейн. — Никто не должен входить сюда.
Закончив эту сентенцию, доктор глянул на равнодушное лицо Эбботта и внезапно ощутил прилив волны отвращения к самому себе. Ага, они позаботятся друг о друге. Во всяком случае, до тех пор, пока перед доктором одна за другой не распахнутся все двери и он не станет свободным, как птичка. У каждого свой путь — Клейн отправится восвояси, а Эбботт вернется в вонючую канализацию и будет заботиться о себе сам. Путы, обвивавшие голени клейновского Бога, затянулись еще туже, врезаясь в призрачную плоть. Возможно, это стыдно, но Клейн-человек хотел только одного — поскорее вырваться из тюряги, пить свежий апельсиновый сок, принимать душ и валяться с Джульеттой Девлин на влажных простынях. Хватит с него боли и страха, как своего, так и чужого. Но даже после тридцати четырех месяцев в этой дыре Клейн не совсем очерствел. Его онемевшим нервным окончаниям следовало онеметь еще больше. Вот когда он выйдет за ворота тюрьмы, он позволит своим нервным клеткам снова разрастись…
А Эбботту и остальным с ним не по пути, верно? Они всегда были людьми иного склада. Клейн вспомнил исследования Девлин в поисках ответа на великий вопрос: кому труднее умирать — нормальному человеку с будущим или бесправному подонку, которому нечего ждать от жизни, кроме двух метров каменистой земли на кладбище „Поттерс Филд“? Все существо Клейна вопило о том, что умирать труднее приличному человеку. Доктор обнаружил, что его страх, клубком свернувшийся где-то в глубине его сознания, развернулся и заполнил все тело, заливая свинцом низ живота, превращая мускулы в жижу, а кровь — в молоко и воду. Глаза Клейна беспокойно перебегали с льющейся сверху воды на каменное лицо Эбботта, а с него на занавеску сортира, который вот-вот понадобится доктору. Сердце то и дело сбивалось с ритма. Волна чудовищного страха поднялась над доктором и на мгновение застыла, готовясь в любую секунду обрушиться, сметая все на своем пути…
Клейну впервые за последние часы пришла в голову простая мысль: на протяжении последующих нескольких часов этому клочку пыльной земли предстояло стать самым беззаконным местом на всей планете. Более того, при этом он будет кишеть людьми, которых можно считать самыми жестокими в истории человечества.
Гребень нависшей над Клейном волны ужаса неустойчиво подрагивал. А может, оставаться в камере было безумием? У него же есть револьвер… Можно потихоньку выскользнуть из блока и вдоль административного крыла прокрасться через двор, пока еще светло. Стоит опуститься темноте, и обстановка изменится к худшему… Клейн почти наяву увидел перед собой распахивающиеся главные ворота, знакомую физиономию Билла Клетуса и почувствовал на руках успокаивающе прохладное прикосновение наручников. Охранники с готовностью примут добровольную капитуляцию, свидетельствующую о его невиновности, и отправят дальше, в тихую провинциальную каталажку в другом графстве — где-нибудь за много километров от „Зеленой Речки“, от Коули и Эгри, от Эбботта и Грауэрхольца, от всех этих воплей, вони и крови… Сейчас самое время. Ночью выходить во двор решится только самоубийца. Пока еще есть шанс.
Клейн встал со стула и, чувствуя, как трясутся колени, ухватился за прутья решетки. Страх не исчезал. Доктор понял, что должен встретить его лицом к лицу: если он поддастся, волна ужаса опрокинет его и, вселив панику, бросит навстречу какому-нибудь жаждащему крови ублюдку, почуявшему трусливую жертву. Волна страха двинулась, и Клейн бросился ей навстречу.
Глубоко дыша, доктор следил за тем, как костяшки его пальцев, сжавших стальные прутья, быстро белеют. Дыши глубже, дурак… Клейн приник к дверной решетке; глаза жгло от пота, изо рта вырывались какие-то нечленораздельные звуки. Дышать… Ноги подкосились, и доктор прислонился к решетке животом и бедрами. Дышать. Глубже. Ниже пояса все будто залило кипящим свинцом. Клейн попытался было определить, не обделался ли он со страху, но так и не смог; даже в столь напряженные мгновения он испытывал мучительный стыд от того, что Эбботт, возможно, унюхает едкую вонь его, Клейна, штанов. Дышать… Теперь задержать дыхание и медленно выпустить из легких воздух: так, при этом считать. Размеренно дышать и считать. До десяти. Загнать страх поглубже… До десяти.
Волна пронеслась над ним и рассеялась в сумерках. Медленно, очень медленно Клейн справился со страхом и стал приходить в себя. Казалось, его тело развалилось на части. Насквозь промокшая от пота рубашка прилипла к телу. Клейна пробрала дрожь, но ноги, похоже, его держали. Отцепившись от решетки, доктор пару раз сжал подрагивавшие мускулы сфинктера, убедившись, что тот не вывалил свой груз. Пока. Но если Клейн не поторопится, то все может случиться.
Доктор с трудом повернулся: Эбботт смотрел на него.
— Вы совсем побелели, — сообщил он.
Клейн понял, что его борьба со страхом, длившаяся, казалось, целую вечность, на самом деле заняла несколько секунд. Он кивнул Эбботту и попросил: