— Мы собираемся пробыть здесь большую часть дня, потом поужинаем и выпьем. Посмотрим, сколько Глэдис выпьет сегодня, но вечером в польском ресторане на Каллахан-стрит будет вечер танцев. Я позвоню тебе, когда мы будем готовы убраться отсюда.
— Хорошо, повеселитесь. Не влезайте в неприятности.
Тетя Рут машет рукой и догоняет своих подруг, ушедших вперед. Когда она сказала, что в день их СПА-процедур включено приличное количество шампанского, я настояла на том, чтобы быть их водителем. Это меньшее, что я могу сделать. Этим летом тетя щедро платит мне за мое время и помощь, и, кажется, даже слишком щедро. Я рада побыть ее шофером, когда это необходимо.
Я плавно трогаюсь с места под урчание живота, и тут замечаю уютное уличное кафе, скрытое в тени деревьев.
К тому времени, как я паркуюсь и иду внутрь, кафе быстро заполняется. Становлюсь в очередь, делаю заказ и, достигая конца прилавка, ожидаю, когда мне его выдадут.
Взяв свой поднос, осматриваю помещение на наличие пустого столика, но ничего не нахожу.
Мне везет, как всегда.
— Эй, я тебя знаю.
Я оборачиваюсь на мужской голос, исходящий от столика на двоих справа от меня, и улыбаюсь, когда узнаю его.
Геракл.
— Привет, — я подхожу, и он жестом предлагает мне сесть.
— Это место — зоопарк в обеденное время. Думаю, мы выбрали самое худшее время для посещения.
Я сажусь и разворачиваю свои столовые приборы.
— Извини, я так и не узнала твое имя в ту ночь.
— Уэстон, — говорит он. — А твое?
— Далила.
— Ты все-таки встретилась с Зейном?
— Да. — Я приподнимаю брови, ковыряя вилкой свой салат. — Спасибо за помощь в этом. Видимо, в ту ночь Зейн был очень востребован.
— Неа. — Уэстон ухмыляется. — Нужно просто знать, где искать.
— Вы хорошие друзья?
— Мы оба «Пумы».
Он натягивает футболку на своей мускулистой груди. Темно-синими и золотыми буквами написано «Гейнсвилльские», и я полагаю, что остальная надпись сзади.
— Так вы друзья или просто… «Пумы»?
Он улыбается и хмыкает.
— И то, и другое.
— Итак, мне интересно, — начинаю я, — произошло ли что-нибудь за те выходные с твоей желтой рубашкой?
Уэстон выпрямляется, широко распахивает глаза, а на щеках появляется румянец. Очаровательно видеть этого нежного гиганта таким застенчивым.
— Моя желтая рубашка… осталась на мне. Если ты спрашиваешь меня об этом. — Он смеется. — В ту ночь я определенно сделал правильный выбор.
— О… — Я делаю глоток органического охлажденного чая с гибискусом. — Ты помирился с бывшей?
Выражение его лица становится мрачным.
— Нет. Не помирился.
Я пожимаю плечами, разгребая листья салата на тарелке в поисках лучших.
— Все в порядке. Просто спросила. Я учусь на психолога, поэтому интересуюсь людьми и внутренней работой взаимоотношений в целом. Прости, если веду себя назойливо. Иногда я забываю, что не всем нравится вести такие разговоры. Я буду рада поговорить о том, как мой рот сейчас смакует салат…
Уэстон начинает смеяться.
Я поднимаю взгляд, одаривая его нежной улыбой, и он улыбается в ответ. Уэстон кажется милым, но за его удрученным состоянием что-то скрывается. Я готова поспорить, что он держит всех на расстоянии вытянутой руки.
И Уэстон тот еще хулиган.
— Неа. — Он кладет последний кусок сэндвича в рот, вытирая пальцы о повторно перерабатываемую коричневую салфетку. — Все хорошо. Я был с Элль со средней школы. Десять лет, наверное. Мы просто стали совершенно разными людьми. Она хотела вернуться домой в Теннесси, чтобы быть ближе к семье. Еще она хотела выйти замуж и иметь кучу детей. А моя карьера пошла вверх. Никто из нас не хотел заставлять друг друга жертвовать своими мечтами. Разрыв наших отношений был единственным разумным решением.
— Ничего себе! — Я упираюсь локтем на стол, опустив подбородок на руку. — Это действительно разумный выход. Это достойно. Ты понимаешь, как тебе повезло? Разрыв после целого десятилетия отношений иногда бывает неприятным. Это не для слабонервных.
— Да, — он кривится, глядя на свою пустую тарелку, — полагаю, ты права.
— Ты все еще любишь ее?
— Да. Мы выросли вместе. Мы все еще друзья. Я по-прежнему разговариваю с ней каждый день.
— И будешь любить ее вечно?
Уэстон тихо сидит, покручивая пальцами мятую обертку от трубочки.
— Однажды она встретит кого-то, — тихо говорю я. — Выйдет замуж. У нее появятся дети. И это будет не с тобой. — Я сопротивляюсь желанию положить свою руку на его, когда вижу, как у него сжимаются губы. — Я лишь хочу сказать: ты должен подумать о себе. Или рассмотреть возможность того, чтобы вернуться к этим отношениям в ближайшем будущем.
Уэстон бросает обертку и откидывается на спинку стула, сложив руки и сжав зубы.
— Да. Ты права.
— Тебе повезло, что ты так долго любил кого-то, — размышляю я. — Мои самые долгие отношения длились одиннадцать месяцев. Мы не смогли бы продержаться год, не убив при этом друг друга. — Я откидываюсь на спинку стула, нахмурив брови. — Знаешь, теперь, когда я об этом думаю, Зейн очень напоминает мне моего бывшего. Самодовольное лицо. Острый язык. Очень привлекательный.