Бунтующая Анжелика

Здесь у нее исчезло желание бежать, не разбирая дороги, мучившее ее на твердой земле. Тут не нужно было возводить баррикады между нею и королем. Боязнь Версаля стала для нее своего рода навязчивой идеей, а в болотах солдаты короля не могли ее найти. Она решила немного переждать, чтобы выйти из болот весной, когда начнется наступление. Тогда ей надо будет вернуться назад, подбодрить сомневающихся, напомнить каждому об общих целях бунта.

Валентен приносил последние новости. В Пуату все было спокойно. Продолжались набор добровольцев и борьба с голодом. Но защищенные восстанием жители не платили налогов и поэтому еще могли как-то существовать. Это радовало всех: «Дела идут хорошо, пока нас предоставляют самим себе». Смогут ли они оборонить столь необходимую им свободу? Каждый готовился к этому.

Мэтр Валентен приходил почти каждый день. Что он делал в остальное время, она не знала. Возился на мельнице? Рыбачил, охотился в тростниках? Он часто приносил полные корзины рыбы или птиц в ярком оперении, привязанных за головы к палке.

Обитатели хибарки говорили мало. Больной аббат спал на чердаке, где лежало сено. Рана в боку зажила благодаря припаркам из трав, но лихорадка еще не прошла. Он ходил тихо, как тень среди других теней, тоже погруженных в раздумья. Три призрачных существа: прекрасная, трагическая женщина, молчаливый мельник с неповоротливым, странным умом и бледный, дрожащий от озноба аббат. А вокруг — тишина мертвой воды.

Анжелика спала на ложе из листьев папоротника, укрываясь тяжелой овчиной. Спала крепко, без сновидений, что было для нее необычно. Прошедшее, казалось, не оставило следа в ее облике. Просыпаясь, она слышала бесконечный перестук дождя, делавший еще полнее тишину вокруг, кваканье лягушек, крики птиц — все шепоты болотных джунглей. Тогда она испытывала некоторое успокоение. Спросонок она видела и Валентена, сидевшего в кресле из соломы и полированного дерева. Глаза его были широко открыты, голубоватые блики пламени скользили по его топорному, невыразительному лицу. Иногда в глубине зрачков разгорались какие-то огоньки, и ей казалось, что он смотрит на нее… Тогда она закрывала глаза и вновь погружалась в забытье.

Мэтр Валентен был для нее воплощением прошлого, память о котором утешала и поддерживала ее. Ничего иного он собой не представлял. Он резал кусками торф, доил козу, спускал закисающее молоко в железный ящик под камнями очага, готовил суп и рыбу, кипятил вино, чтобы соус к «вареву» не горчил. Из него получился бы прекрасный повар. Иногда он приносил Анжелике корзинки со сдобными булочками и пироги с творогом, приготовленные из лучшей муки. Эти пироги в Пуату ели на Пасху. Корочка у них должна быть черной, а мякиш — золотистым.

Анжелика с жадностью накидывалась на это лакомство. Ей постоянно хотелось есть. Отблеск слабой улыбки появлялся в тусклых глазах Валентена, когда он смотрел, как ее белые зубы терзают желтое тесто. Тогда она съеживалась от неприятного чувства и выходила из хижины, чтобы избежать его взгляда.

Когда они обосновались на болотном островке, еще стояли холода. На мелководье кишели личинки, моллюски в рачки. В тростниках гнездились морские птицы. Высокие тополя, завезенные Генрихом IV из Голландии, преображали окрестность, как и вязы, ясени, осины и буки, то тщательно выписанные черной тушью по глади мелководий, то колеблющиеся в легчайшей фарфорово-розовой дымке. Громко кричали вороны, кружа над безрадостным пейзажем. Стоя в тростниках, Анжелика блуждала взглядом по прутьям и ветвям устремленных ввысь стволов, утопленных в собственном отражении, по этой зыбкой архитектуре болот. Этот черно-белый офорт зачаровывал отчаявшееся сердце, и вдруг, как ей казалось, в тумане проплывали хрупкие силуэты взявшихся за руки Флоримона, Шарля-Анри и Кантора. И тогда она кричала, ломая руки:

— Дети мои! Дети мои!

Она кричала, и голос тонул в тростниках, пока, шлепая по грязи, не приходил аббат Ледигьер, чтобы взять ее за руку и увести в дом.

«Ты принесла в жертву своих сыновей, — говорил ей глухой голос. — Злая, безумная… Ты никогда не должна была покидать Версаль. Не должна была ехать на Восток, развративший тебя. Ты должна была покориться королю. Ты должна была спать с королем…» И она начинала рыдать, тихо клича сыновей и прося у них прощения.