Бунтующая Анжелика

— Возродиться! Возродиться! Но зачем?! Я не желаю возрождаться! — выкрикивала она вне себя, прижимая руки к горлу, будто что-то душило ее. — Что вы хотите, чтобы я сделала из своей жизни? Меня от нее тошнит, я ее ненавижу! Она отняла у меня все! Она сделала из меня такую женщину.., да, вы правы! Такую, которой я боюсь…

Вконец разбитая, она опустилась на стул.

— Вы не поймете этого, но я хотела бы умереть.

— Не правда. Вы не можете желать смерти.

— О, да. Уверяю вас.

— Это только усталость. Знайте, что вкус к смерти, желание смерти приходит только к тем, кому удалась их жизнь — короткая или длинная — кто совершил, пережил то, к чему он стремился в жизни. Это молитва старца Симеона: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, ибо видели очи мои спасение Твое». Но пока не просветлена душа человека, пока он блуждает далеко от своей цели, пока он знает только неудачи.., он не может желать смерти… Забвения сна, отрицания — да, это и есть усталость: от жизни, но отнюдь не готовность умереть. Смерть — это сокровище, дарованное нам Богом вместе с жизнью, это Его обетование.

Анжелика вспомнила аббата де Ледигьера, его юный ясный лик. «О смерть, поторопись!» — говорил он. Она подумала о Колене Патюреле, которого столько раз отдавали палачу, и о том, что испытала сама, привязанная к столбу, под жестоким взглядом султана. Тогда вполне можно было умереть, она знала, что отойдет в лучший мир. Но не сегодня.

— Вы правы, — с содроганием признала она, — я не могу умереть теперь, это было бы несправедливо.

Он засмеялся:

— Мне нравятся приливы вашей жизненной силы! Да, сударыня, вы должны жить. Умереть в момент поражения, какая нелепость! Самая ужасная!

Все еще упорно сопротивляясь его влиянию, она боялась поднять на собеседника глаза. Этот мрачный взгляд тягостно смущал ее.

— Вы преследуете меня, — пожаловалась она. — Как добычу…

— Я хотел бы, чтобы вы наконец облегчили свою совесть и смогли освободиться…

— Но от чего освободиться? — в отчаянии воскликнула она.

— От того, что таится в вас и мешает вам быть в мире с самой собой и с жизнью.

— Я никогда не смогу простить.

— Этого от вас и не требуется.

В Анжелике шла внутренняя борьба. Он видел, как участилось ее дыхание, и его путал ужас, искажавший ее прекрасное лицо. Наступит ли миг, когда, возжаждав отпущения грехов, она преклонит перед ним колени? Вся в белом и сама побелев как полотно, Анжелика скрестила руки на груди. Ее страдальчески расширенные глаза казались прозрачными.

— Выслушайте меня, брат Жан… Выслушайте… Слышали вы о бойне на Поле Драконов?

Он молча кивнул.

— Это произошло по моему приказу.

— Знаю.

— Это еще не все… Послушайте… Когда мне принесли голову Монтадура, я испытала невыразимую радость. Мне хотелось мыть руки в его крови!

Монах закрыл глаза.

— С этой ночи, — прошептала Анжелика, — я боюсь себя и стараюсь не заглядывать в свою душу.

— Вас коснулось дыхание ада. Хотите ли вы, чтобы это воспоминание навсегда стерлось из вашей памяти?

— Всей душой! — она глядела на него с надеждой. — Вы можете его стереть?

— Неужели вы настолько утратили веру своих детских лет, что сомневаетесь в этом?

— Но ведь Богу все известно, в чем бы я ни призналась вам на исповеди.

— Бог ведает обо всем, но без признания и раскаяния даже Он не властен отпустить ваш грех. В этом и заключается свобода человека.

Он победил.

Получив отпущение грехов, Анжелика почувствовала, что выздоравливает. Она посмотрела на свои руки:

— Смоется ли с них кровь?

— Дело не в том, чтобы вернуть прошлое или избежать последствий ваших поступков, а в том, чтобы возродиться. Годами вы жили только ненавистью, теперь будете жить любовью. Такова цена вашего воскресения.

Она скептически усмехнулась:

— Это мне не подходит. Моя борьба не окончена.

— Это ваше личное дело.

Она вызывающе отбросила назад свои золотистые волосы:

— Сколько шума из-за одной отрубленной головы! Султан, чтобы угодить Аллаху, приносил ему две-три в день. Как видите, довольно трудно понять, где добро и где зло. Особенно если путешествуешь!

Такое рассуждение очень позабавило отца-настоятеля. Его смех вдруг напомнил ей солнечный лучик на снегу. Лицо брата Жана, эта суровая маска, вдруг стало приветливым и удивительно молодым. А ведь еще недавно казалось, будто ничто не в силах смягчить его каменную неподвижность. Но за время их беседы Анжелика успела увидеть на нем тысячу различных выражений: веселость, боль, гнев, симпатию. Подумать только, она считала его бесстрастным, непроницаемым святошей! Зато теперь, когда ее былой страх перед ним исчез, чудесная изменчивость этого лица пленяла и согревала ее душу. На ее выпад по поводу добра и зла он ответил так:

— Зло — это то, что вредит вашему душевному покою. Добро — то, что соответствует вашим личным понятиям о справедливости.

— Еще один вопрос, отец мой. Не кажется ли вам, что в ваших суждениях кроется малая толика ереси?

— Я позволяю себе подобные высказывания лишь с теми, кто способен их воспринять.

— Вы так доверяете мне?

Он долго смотрел на нее: