Буран

Сейчас Касбулат косится на Жуматая. Ишь ты, посвистывает — и горя ему мало. Быть бы таким беззаботном, Нет, руководитель никогда не может позволить себе такой роскоши. Вечные заботы, вечная борьба… Сейчас вот этот буран. Лишь бы джута не было — тогда конец. И надо же, как все благополучно шло этой мягкой, теплой зимой. Увеличили поголовье, думали, что даже кормов хватит, а теперь только аллах знает, чем все кончится. Если бы все можно было предугадать заранее…

Прошлой весной в области состоялось очень важное совещание. Оно наметило крутой подъем животноводства. Много говорили об этом, как о главной задаче, как о «второй целине». Совещание вел сам Иван Митрофанович, и доклад, как всегда обширный, делал он лично.

Отношения между Касбулатом и Иваном Митрофановичем не всегда были гладкими. Иногда возникала чрезвычайно опасная напряженность. Касбулату в этих случаях казалось, что он ходит по лезвию ножа. И поэтому он пристально следил за малейшими нюансами поведения и настроения Ивана Митрофановича, за особенностями его стиля, оценивая все его слабости и сильные стороны. Очень внимательно наблюдал он за его манерой держаться на трибуне.

Иван Митрофанович читал так уверенно и убедительно, словно это он сам лично написал такой пространный доклад, можно сказать, выстрадал от «а» до «я». Понятно, что такие доклады готовит руководству аппарат, но Иван Митрофанович, казалось, даже и не читал, а говорил на память: лишь одним глазом слегка косил в текст и все время зорко наблюдал зал. Вот это класс! Это просто божий дар!

Иногда Иван Митрофанович даже отходил от текста и, непринужденно беседуя с аудиторией, пересыпал речь такими шуточками, что зал взрывался от хохота.

«Учитесь у жизни, учитесь у народа» — вот кредо Ивана Митрофановича. Об этом он говорит всегда. Готовясь к докладу, он тоже не забывает этого правила и всегда старается обобщить не только свой собственный опыт, но и опыт других товарищей.

Есть у Ивана Митрофановича свой «мозговой трест», главное лицо в нем некто Амангалиев, одинаково свободно владеющий и русским и казахским языками. Такой тихий, милый, приятный человек. Почти все доклады пишет он. Безусловно, очень способный, толковый работник.

Правда, ухо с ним надо держать востро. Невзначай оброненные слова, некоторые неприятные факты могут мигом оказаться в очередном докладе Ивана Митрофановича. А подложив тебе такую свинью, Амангалиев так обаятельно улыбнется при очередной встрече, что всякая обида мигом улетучивается.

Впрочем, он и сам довольно откровенен. Посмеиваясь, он рассказывает, как Иван Митрофанович готовится к докладам, как вызывает его к себе, намечает тезисы и как потом он эти тезисы «костюмирует».

Однажды Касбулат встретил Амангалиева в коридоре гостиницы и обратил внимание на его озабоченный вид.

— Гнетет меня одно обстоятельство, — сказал Амангалиев и почесал затылок.

— Что стряслось?

— Иван Митрофанович прочел доклад и вызвал меня. Гляжу — вид суровый. Даже сесть не предлагает.

— Неужели доклад не понравился?

— Как тебе сказать… Доклад, говорит, правильный, но суховат. Подкинь, говорит, юморку малость, чтобы людей расшевелить. Хоть три-четыре юморочка, без этого доклад не доклад.

— Так за чем же дело стало?

Амангалиев снова взялся за затылок.

— Никакой юмор в голову не лезет, хоть плачь. Даже брата просил анекдотик какой-нибудь выдать. Анекдотов много, но, сам, понимаешь, ни один не годится. У тебя, Касеке, ничего не завалялось, а? Хоть какой-нибудь смешной фактик? Выручи ради бога!

История эта тогда искренне развеселила Касбулата, но потом он подумал, что все не так-то просто. От длинных сухих докладов с бесконечным перечислением цифр народ устает, а острое словцо, любая смешинка снимает напряжение и, что очень важно, располагает аудиторию к докладчику. «Надо бы и мне взять на вооружение юмор», — подумал тогда он.

Хоть и сложное чувство испытывал Касбулат к Ивану Митрофановичу, но не уважать его он не мог и даже отчасти восхищался им. Под счастливой звездой родился этот человек, а биография у него просто блестящая. Вышел из самой гущи народа: в ранней юности пастух, позже — тракторист. Можно сказать, и крестьянин и рабочий одновременно.

Даже долгие годы руководящей работы не соскоблили с Ивана Митрофановича народных привычек и манер, и это подкупает.

Иной раз увидит в степи чабана, тут же приказывает подъехать к нему, колобком выкатывается из машины. Как у многих невысоких толстячков, движения у него шустрые, он всегда бодр и энергичен.

Чабаны-казахи всегда держатся при незнакомых людях со спокойным, сдержанным достоинством, сидят в седлах, как высеченные из камня, но Иван Митрофанович широко улыбается, хватает чабана за руку, смотрит в лицо.

— Здорово, браток! Как делишки, как детишки?

Ошарашенный такой простотой, чабан смущенно ерзает в седле, от волнения не может связать двух слов.

— Ничего-ничего, не робей, браток… Я ведь тоже был пастухом. Пастух пастуха видит издалека. Скотоводство-то мы с тобой, браток, знаем получше некоторых, — и он лукаво подмигивает чабану на свою свиту.