Буран

Невозможно передать словами радость, охватившую толпу измученных людей. Слезы, смех, поцелуи, песни… Каждый солдат казался родным братом. Воздух свободы опьянял, бывшие смертники чувствовали себя юношами на пороге новой, огромной, фантастически прекрасной жизни.

Предварительным допросам никто не придавал особого значения…

Но проверка затягивалась. Пленных перебрасывали с места на место, и никто ничего определенного им не говорил. Офицеры, которые вели допросы, становились все более хмурыми и неприступными.

«Расскажите-ка нам еще раз все, как было, только обстоятельно и детально», — повторяли они.

И пленный угрюмо замолкал. А ведь эти офицеры еще совсем недавно были будто родными братьями. Они пришли с Родины!

Родина… Для них, прошедших через лишения и муки, это было самое священное слово. Можно жить даже без близких людей, но нельзя жить без Родины.

Люди утешали друг друга, говорили о необходимости всестороннего и тщательного расследования, но сердце отказывалось воспринимать эти «объективные» доводы, появлялась обида.

Первым со всей определенностью высказался, разумеется, Гусев.

— Что-то не добреют к нам эти ребята. Боюсь, что надолго затянется все это.

— Неужели домой не отпустят? — ужаснулся кто-то.

— Отпустить-то отпустят, но думаю, что и дома нас встретят без цветов и оркестра…

— Почему ты так решил? — спросил Коспан.

Гусев быстро взглянул на него, невесело усмехнулся и после довольно продолжительной паузы задумчиво проговорил:

— Ну, ничего, нормальный человек всегда найдет выход.

Все эти неприятные разговоры, многомесячное ожидание, конечно, омрачали радость освобождения, но окончательно заглушить ее не могли. Каждый жил надеждой на скорую встречу с Родиной, с близкими людьми.

А когда Коспан увидел наконец свой родной поселок, он сразу начисто забыл о красивых офицерах со стальными глазами. Он никогда бы и не вспомнил о них, если бы…

В райисполкоме из старых знакомых и сослуживцев не осталось никого, кроме некоего Ляшкера. Ляшкер встретил его шумно и радостно и сразу повел к заместителю председателя.

По внешнему виду заместитель скорее напоминал грузчика. На нем была самая заурядная телогрейка. Не отличался особенной импозантностью и кабинет его: печка-голландка облупилась, пол был некрашен и не очень чист. Пахло сыростью, пылью, табачным дымом. Все это напомнило Коспану недавний фронтовой быт, и ему стало приятно и легко.

Он весело смотрел на продолговатое лицо заместителя, на котором выделялся вислый мясистый нос. На щеке заместителя была большая, как и у самого Коспана, черная бородавка, из которой, словно пучковая антенна, торчали жесткие волосы. Изрытое оспой лицо его, видимо, плохо поддавалось бритве: рядом с гладко выбритыми участками кожи соседствовали островки щетины. Взгляд из-под припухших век казался сонным и флегматичным.

Сонливость эту как рукой сняло, когда Ляшкер представил Коспана как бывшего работника райисполкома.

— Очень рад, очень рад. С благополучным возвращением! Замечательно, что снова пришли сюда, Кадров у нас не хватает. Давай-ка сразу быка за рога. Чего там рассусоливать? Вот вам анкета, заполняйте.

Когда Коспан подал ему заполненную анкету, он принял ее с благодушным свойским видом и читать начал как-то небрежно, — извините, мол, за формальности. По мере чтения лицо его вытягивалось, брови сходились к переносице. Не дочитав даже до конца, он глянул на Коспана, и тот увидел вдруг столь знакомые ему отчужденные глаза с холодным металлическим блеском.

— Мда-а… Значит, так… Жена, стало быть, есть у вас, а детей… гхм… стало быть, нету…

Пряча глаза, он ворошил на столе какие-то бумажки. По всему было видно, что он стремится как можно скорее закончить эту неприятную процедуру.

— К сожалению, должен вас разочаровать… Оказывается, я ввел вас в заблуждение: в отделе кадров мне сообщили, что ничего подходящего для вас у нас нет… Уверен, что устроитесь где-нибудь в другом месте…

Так начались хождения по многочисленным районным учреждениям. Везде повторялась та же история. Многие его знали и вначале встречали чуть ли не с объятиями, затем он заполнял анкету, но когда речь заходила о возможности получить работу, следовало приглашение зайти «через пару-тройку дней».

Длинной цепью промелькнули перед глазами Коспана руководители всех районных учреждений. Он даже перестал различать их в лицо, забывал, к кому заходил, к кому нет, но зато прекрасно научился читать их взгляды. Взгляды эти означали одно из двух. Или: «Черт тебя знает, чем ты, братец, там занимался, в плену». Или: «Знаю, все знаю, я тебе даже сочувствую, дорогой, ноты же сам понимаешь…»

Прочтя то или другое, Коспан уже сам торопился закончить бессмысленную беседу.

Запомнился ему один безрукий русский парень. Ничего в нем особенно приметного не было — среднего роста, рыжеватый, курносый, самый обыкновенный простоватый парень.

Чем-то, то ли своей рыжеватостью, то ли суетливостью, он напомнил Коспану его бывшего взводного.